Невероятно прекрасна
Шрифт:
— Не-а. Никаких вибраций, — легко ответила она. — Если тебе интересно, можешь действовать.
Кэндис выпучила на нее глаза.
— Мне? Боже, нет! Я имею в виду, он отличный парень и все такое, но не в моем вкусе. Слишком много хорошего, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я предпочитаю, чтобы мои парни были тощими и эксцентричными, если честно. — Она рассмеялась. — Тито выглядит точно так же, как его отец, за вычетом примерно фута роста и карманного протектора.
Бека пыталась убедить себя, что ей не стало легче. В конце концов, это не имело никакого значения. Черт возьми, там
— Никаких вибраций, ага, — пробурчала Кэндис, фыркнув. — Лучше скажи это своим гормонам, дорогая, потому что все то время, что я сижу, я так и ощущаю вибрацию вокруг нас.
— Мама! Эй, мама! — У Тито явно наметился прогресс, и он бешенно замахал ей руками. — Иди сюда и посмотри, как я могу!
Кэндис ухмыльнулась Беке, но когда она пошла к воде, чтобы присоединиться к Тито и Маркусу, ее походка стала пружинистой. Было ясно, что этот день ей нужен не меньше, чем сыну.
Бека не могла себе представить, каково это иметь больного ребенка и не быть способной помочь ему. Материнство — тяжелая работа. Конечно, Кэндис показалась ей довольно выносливой, но все же. Бека не была уверена, как бы она справилась с ситуацией при таких же обстоятельствах.
Она смотрела, как они втроем плещутся в воде. Маркус, Тито и Кэндис выглядели не такой уж необычной калифорнийской семьей: темнокожий мальчик и его мать резвились рядом с загорелым моряком. Бека задумалась, каково это иметь семью; у нее такого никогда не было. Конечно, ни одна семья не была идеальной; у Тито была только мама, и она очень обожала его, а Маркус и его отец почти не разговаривали. Тем не менее, Маркус вернулся домой, чтобы позаботиться о пожилом человеке, когда ему понадобилась помощь, потому что именно так делается в семье.
Бека не могла себе представить, чтобы кто-то сделал нечто подобное для нее. Она потеряла свою семью много лет назад. Однажды, двадцать пять лет назад, Бренна последовала безмолвному зову магии и обнаружила Беку, жалобно плачущую рядом с окоченевшим телом ее покойной матери в дальнем углу сырого заброшенного здания, полного пустоглазых наркоманов. Никто не знал, кто отец Беки, и не беспокоился о том, что Бренна увозит ее. Даже ее настоящее имя терялось в туманных воспоминаниях о голоде, одиночестве и неясных страхах, которые, вероятно, что-то значили для ее четырехлетнего возраста.
Бренна дала ей имя Бека и вырастила в ярко раскрашенном автобусе, в котором они путешествовали по стране. Старая Баба Яга обучила Беку быть ее преемницей и научила всему, что она считала важным для Бабы — но не научила ее ничему о том, что значит быть частью человеческой семьи. Иногда Бека думала, что для нее уже слишком поздно разбираться в этом самой.
* * *
Маркус наблюдал, как Тито и его мама веселятся, сбрасывая друг друга с доски в воду. Он обернулся, чтобы помахать Беке, и увидел нечто очень грустное в том, как она сидела одна на одеяле, наблюдая за их возней, что он пошел к ней, даже не задумавшись, притягиваемый к ней, словно к магниту.
Ее глаза были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, а мысли
— Чего грустим? — спросил он, плюхаясь рядом с ней на широкое одеяло. Оно было в ярко-желтую и черную полоску, и глядя на нее казалось, что она сидит верхом на огромном шмеле. Учитывая странный эффект, который она производила на него, возможно, было бы более уместно представить ее верхом на метле. Видит бог, она наложила на него какое-то заклятие; он не переставал думать о ней с того самого дня, как они вытащили ее из сети, словно русалку, пойманную в объятиях моря.
— Да так, — сказала она в ответ, вытягивая свои длинные ноги перед собой и отвлекая его еще больше видом всей этой загорелой, гладкой кожи.
— Пенни за твои мысли, — сказал он, доставая из переносного охладителя бутылку холодного чая. Неуловимый аромат клубники на мгновение возобладал над запахом лосьона для загара, исходящим от запекающихся тел рядом с ними, а затем исчез, как мираж. Он заглянул поглубже в охладитель. Никакой клубники.
— Не уверена, что они настолько дорогие, — сострила Бека, и на губах даже появилось подобие ее обыкновенной ухмылки.
— Я серьезно, о чем ты думаешь?
Она наклонила голову в сторону пляжа, глядя на Тито и его маму.
— Только то, что они хорошие люди.
— Так и есть, — согласился Маркус. Его тянуло к мальчику с того самого дня, как они встретились. Военный психиатр, вероятно, сказал бы, что это как-то связано с потерей брата в возрасте не намного старше, чем сейчас Тито, и, возможно, это было правдой. Но он уважал то, как ребенок справлялся с трудной ситуацией; он не погряз в жалости к себе, старался сохранять позитивный настрой и беспокоился больше о своей матери, чем о себе. Неплохо для того, кто еще не достиг половой зрелости.
Бека стащила у Маркуса чай со льдом и прижала холодную бутылку к горлу, позволяя каплям конденсата стекать вниз, в ложбинку между грудями. Он заерзал, его джинсовые шорты вдруг стали ему тесноваты. К счастью, Бека все еще смотрела на воду и, казалось, не замечала, какое впечатление она на него производит. Конечно, она никогда этого не видела. Очевидно, сильное физическое влечение было лишь у него. Что к лучшему, учитывая обстоятельства, хотя трудно было не почувствовать укол разочарованного мужского самолюбия.
Он взял другую бутылку с чаем, и они некоторое время сидели молча.
— Ты тоже хороший человек, — произнесла Бека. — Думаю, то, что ты для них делаешь, действительно, потрясающе. Я знаю, что у тебя и так хватает забот с твоим больным отцом, лодкой и всем остальным. Здорово, что ты нашел время, чтобы провести с ними день на пляже. Бедняжка Кэндис выглядит так, словно не веселилась многие годы, и Тито явно очень доволен.
— Сборище хороших людей, да уж, — Маркус почувствовал, как уголки его рта изогнулись в улыбке, и заставил себя сдержаться, вместо этого, бросив на Беку преувеличенно хмурый взгляд. — Я думал, ты считаешь меня чокнутым и противным. Думаю, термин «задира» мог бы быть также использован.