Невероятный медовый месяц
Шрифт:
— Вы совершенно правы, ваша светлость, — продолжал Лабушер. — Кроме того, не принимаются никакие меры, дабы вывести из города совершенно лишнее при осаде население, — наоборот, сюда стремятся все, спасаясь от неприятеля. Герцогиня, наверное, рассказала вам об огромном скоплении скота в Булонском лесу. Однако я склонен думать, что удалить людей из города проще, чем собирать скот на окраинах.
— Абсолютно с вами согласен, — кивнул герцог. — И все же, полагаю, они не послушают совета здравомыслящего
— Вы правы, ваша светлость, — в свою очередь согласился с герцогом Генри Лабушер, — но сейчас также очень важно, чтобы герцогиня не выходила на улицу, слугам тоже лишний раз не стоит там показываться. Шпиономания рождает ситуации далеко не безопасные.
— Я уже предупредила Тура, — заявила Антония, — и он меня заверил, что всякий раз, когда выходит из дома, надевает тот старый костюм, в котором он больше всего похож на обедневшего француза.
— Тебе не стоит беспокоиться о Туре, — сказал герцог, — но ты сама, Антония, будешь оставаться здесь, со мной.
Он сделал ударение на последнем слове, и Антония заметила это.
Проводив Генри Лабушера, она немедленно вернулась в спальню герцога. Он взглянул на нее и сказал:
— Догадываюсь, что у тебя появился верный обожатель.
— Точнее будет сказать — единственный… обожатель, — ответила она с улыбкой.
Герцог задержал на ней внимательный взгляд, и она слегка покраснела от смущения.
Атол заметил, что она похудела и побледнела, пока он болел, а она ухаживала за ним, однако это нисколько не сказалось на ее прелестной фигуре, и теперь он, как раньше, с удовольствием смотрел на жену.
Глядя на мягкую линию ее груди, на тоненькую талию и длинную шею, он подумал было о том, что вряд ли нашлась бы другая женщина, которая согласилась бы запереться в четырех стенах и самозабвенно ухаживать за умирающим, ни разу даже не намекнув, насколько это обременительно для нее.
Он поднял взор на Антонию и встретил ее понимающий взгляд.
Ее глаза, оттененные ярко-зеленым цветом платья, показались герцогу более выразительными, чем когда-либо, — и на этот раз они сверкали, словно драгоценные изумруды.
«Нужен был Уорт, — думал герцог, — чтобы понять, что только насыщенные, яркие и чистые цвета идут Антонии, подчеркивая изумительную чистоту и белизну ее кожи».
Эти же цвета придавали также ее глазам и волосам дивный оттенок — необыкновенный и завораживающий.
Ему уже было известно, что Антония рассчитала свою французскую горничную, однако ее волосы были уложены так же элегантно и модно, как в тот первый раз, когда она вошла в «Английское кафе», а он не узнал ее.
— Очень скучный получился у тебя медовый месяц, Антония, — с ноткой сожаления произнес герцог.
Она, словно ожидая, что он скажет нечто совсем иное, опять смутилась, но румянец, вдруг раскрасивший ее щеки нежным розовым цветом, придал лицу Антонии необычное выражение. Герцогу показалось, что лицо жены озарилось счастьем.
— По крайней мере он… необычен. А если мы… окажемся осажденными в Париже… то этот месяц… сможет длиться еще долго-долго! — тихонько промолвила Антония.
— Мы должны сделать все, чтобы этого не случилось, — сказал герцог серьезно.
— А что мы можем сделать? — удивилась Антония.
— Нам следует поскорее вернуться в Англию, — ответил Донкастер.
Антония посмотрела на него и тихо возразила:
— Но пока это невозможно. Вы должны оставаться в постели еще несколько недель. Вам и думать нельзя о том, чтобы сесть в карету. Доктор рекомендует полный покой. Вы были на грани смерти, потеряли много крови, рана была очень серьезной, и силы лишь постепенно восстанавливаются. А для этого нужно время.
— Я ни за что не позволю, чтобы ты подверглась опасности, — упрямо заявил герцог.
— О какой опасности вы говорите? Мы же англичане, — напомнила Антония. — Я ведь вам говорила, что мистер Лабушер рассказывал, сколько англичан и американцев прибыло в Париж, чтобы увидеть собственными глазами осаду города. Они, словно зрители в театре, желают наблюдать за событиями из первого ряда партера.
— А он сказал, что приезжают исключительно мужчины? — спросил герцог.
— Но какая опасность может угрожать мне? — не сдавалась Антония. — И потом… разве вы забыли, что во мне нет ни капли женственности… Вы же сами назвали меня сорванцом…
— Сейчас меньше всего вы походите на сорванца, герцогиня, — тихо сказал герцог.
Антония посмотрела на свое элегантное платье.
— Если мы пробудем здесь долго, то я пожалею, что попросила месье Уорта доставить в Англию все мои новые наряды, — вздохнула она.
— А мне кажется, что это было весьма мудрое распоряжение, — сказал герцог. — Вряд ли мы попадем на модные балы или торжества по случаю побед. Ситуация изменилась…
— Но я хочу хорошо выглядеть, чтобы нравиться вам, — прошептала Антония.
— Мне или вашему обожателю? — спросил герцог, и в его голосе послышалась резкая нотка.
Воцарилось молчание, но пауза длилась недолго, ибо Антония мягко возразила:
— Вам…
И герцог сразу увидел, как краска смущения опять проступила на щеках его юной жены.
В последующие дни у Антонии часто создавалось впечатление, что герцог наблюдает за ней.
Она не понимала, почему порой, когда она была уверена, что он спит, ей вдруг чудился его внимательный взгляд, из-под прикрытых век следящий за ней.