Невешайнос и перстень Звездочёта
Шрифт:
Хотелось спать и, чтобы не свалиться во сне, Тул привязал себя ремнём к стволу и задремал. Сон, конечно, не шёл, и сидеть было жёстко, и холод залез под рубашку, а во второй половине ночи с недалёкого болота поползли волны густого тумана. Тул подумал, что если бы он имел дело с людьми, то мог бы смело спуститься с дерева и, оторвавшись от преследователей хотя бы на пятнадцать-двадцать шагов, растворился бы в этом тумане. Но волки его, конечно, моментально найдут по запаху, так что надо сидеть и ждать. Но чего? Воды осталось на два глотка. Орехов, правда, полная корзина. На дне мешка он обнаружил кусок окаменевшей, но такой вкусной сейчас лепёшки, одна беда – маленький.
Утром туман в лесу немного рассеялся, и Невешайнос решил, что надо действовать. Он заточил до возможной остроты тонкий конец ствола берёзы и, сделав вокруг его толстого конца кольцевидную бороздку, обвязал по ней конец копья ремешком, разобрав, ставший бесполезным, лук. Другой конец ремешка он привязал к ветви дуба. После этого он спустился пониже, как бы приглашая волков напасть на себя. И они не заставили долго ждать. Первым прыгнул один из молодых волков. Но едва он взмыл в воздух, как самодельное копьё Тула вонзилось ему прямо в пасть. Волк дёрнулся, упал, копьё вышло из пасти и вместе с ним хлынул целый ручей крови. Видимо копьё достало до лёгких.
Волчица, поражённая гибели своей, как разглядел Тул, дочери, взвилась в воздух как подброшенная какой-то силой, и зубы её лязгнули по сапогам Тула. И тот ещё раз поблагодарил их неведомого создателя: на сапогах не осталось даже царапины, хотя острые клыки могли бы их и прокусить. Копьё Тула, брошенное в волчицу, лишь скользнуло по её боку. Однако стоять на нижней ветке стало опасно: с другой стороны взлетел в воздух колченогий волк, за ним самец, но Тул уже перебрался повыше. Волчица подошла к мёртвой дочери, опять так же, как позапрошлой зимой над телом самца, коротко взвыла, но на этот раз не повела прочь семью, а расположилась поодаль рядом с хромым сыном. Через некоторое время оба они куда-то ушли.
– Что ж, – сказал Тул вслух, – вызовем на бой эту парочку.
Он отвязал копьё от ветки, взял в левую руку нож, в правую копьё, спустился на нижнюю ветку, нависавшую над землёй в двух-трёх локтях, и спрыгнул с неё, встав спиной к дереву. Оба волка как по команде бросились к Тулу. Но их встретило копьё, в чьей грозной силе они уже могли убедиться. Звери ловко увёртывались от ударов Тула, но и подойти к Тулу никак не могли, а когда старый волк пытался напасть сбоку, Тул огрел его по правому боку с такой силой, что чуть не сломал копьё, и тот, зарычав от боли, отскочил подальше. Перевес как будто стал склоняться в сторону Невешайноса, но тут он увидел, как распластываясь в воздухе несутся к нему со стороны болота трое волков. Стало ясно, что надо отступать. Тул повернулся спиной к волкам, надеясь, что успеет взобраться на безопасную высоту, прислонил копьё к стволу и уже начал было вскарабкиваться на третью снизу ветку, как дикая боль пронзила его под левой лопаткой. Это молодой волк молнией метнулся к стоящему спиной противнику и, не достав до шеи, вцепился в него чуть ниже и левее лопатки. От боли Тул громко закричал, но самообладания не потерял и всадил левой рукой нож под левое ребро волка, видимо, в сердце. Тот сразу как-то обмяк, но, не разжав зубов, так и остался висеть на Туле, не давая ему подниматься. Старый волк тоже успел оправиться от удара и напал на Тула справа, хотя ему и мешали ветви дуба. Тул изловчился и лягнул его по носу, тот отскочил, но положение не стало легче. Молодой волк по-прежнему висел на Туле, и он чувствовал, как своя кровь заливает ему спину, а волчья – ноги. Напрягая все силы Тул рванулся вверх, пока к врагу не прибыло подкрепление. И в это время он услышал сначала выстрел, а потом лай собаки и голоса людей.
– Дядя, я здесь! – закричал он слабеющим голосом.
– Тул, сынок, держись!
Старый волк, услышав голоса, тут же метнулся в чащу леса. Волчица и остальные волки – тоже. Тул медленно сполз с дерева навстречу Клему, Геллону, Эму и Верному. Дядя был с мушкетом, из ствола которого ещё шёл дымок, и саблей набоку, остальные с арбалетами.
Рана Тула оказалась довольно серьёзной. Чтобы оторвать намертво вцепившегося волка, пришлось разжимать его зубы ножом. Кусок мяса, вырванный из-под лопатки Тула, болтался на лоскутке кожи. Рану тут же перевязали. От пережитого волнения и большой потери крови Тула била лихорадка, сил, чтобы идти, не было. Решили сделать для него носилки. Пока Клем с Геллоном их делали, Эм притащил убитого отцом волка и сложил вместе с двумя, убитыми Тулом.
– Что будем делать с ними? – спросил Клем. – Надо бы шкуру снять, они уже, я смотрю, вылиняли. Зима, наверное, будет ранней. Донесёте вдвоём Тула?
– Донести-то донесём, – ответил Геллон, – да тебе нельзя оставаться одному, волки могут назад вернуться, их ведь четверо осталось, а ты один.
– А нас тоже четверо. – возразил Клем, – я, Верный, мушкет и сабля.
– Ну из мушкета ты в лучшем случае подстрелишь одного, а больше не успеешь, очень уж долго его заряжать, – не согласился с другом Геллон. – Плюнь ты на этих волков и пошли домой. А то Тул кровью истечёт.
Тут уж вмешался раненый:
– Жалко бросать такие шкуры. Давайте я пока полежу, только дайте мне попить, а вы все возьмитесь снимать шкуры. А рану мне завязали хорошо. Я чувствую, что кровь больше не течёт.
Действительно, всем и особенно Тулу, было жалко бросать шкуры волков, а отложить это дело было нельзя: в воздухе над местом побоища, предвкушая поживу, же кружились десятки ворон и с каждой минутой их становилось всё больше. Брось убитых волков без присмотра, и через несколько часов от них останутся одни кости.
Тула положили в тень на носилках, дали ему кусок копчёной утки, лепёшку, а все здоровые занялись снятием шкур. Быстрее всех, конечно, с этим делом справился Геллон. Ему часто приходилось снимать шкуры с животных, убитых на королевской охоте. Он помог Эму, который почти не имел навыков в этом деле.
Не прошло и часа, как всё было закончено. Шкуры увязали в узел и отправились в путь.
С носилками по болоту, хотя и изрядно подсохшему за жаркое сухое лето, идти было трудно, да и опасно, поэтому пошли по обходной дороге, по которой два года назад Клем вёл тилюдовцев.
Идти по лесу тоже было тяжело – то кто-нибудь спотыкался о корень, то цеплялся за стебли растущей тут в обилии ежевики. Каждый такой толчок больно отзывался на раненном. Он хотя и старался сдерживаться, но всё же иногда издавал стон.
– Терпи, сынок, теперь уже немного осталось, – утешал его Клем, хотя оставалось ещё больше часа. Чтобы отвлечься от боли, Невешайнос стал расспрашивать своих носильщиков, почему они отправились к нему на помощь. Оказалось, что утром сударыня Липа прислала голубя с такой запиской: Если Тул ещё не вернулся домой, немедленно идите с оружием ему навстречу. Я видела очень плохой сон. Я сейчас выезжаю по его следам.
– А почему же ты оказался так низко на дереве, что волк мог вцепиться в тебя? – спросил Тула Геллон. – Ведь корзина с орехами была у тебя вон как высоко, а ты почему-то совсем низко.
И тогда Тул рассказал всю историю своей битвы с волками, и Клем, и Геллон дружно осудили его за проявленное безрассудство. Геллон предположил, что волчица, наверное, нарочно увела ещё троих волков, чтобы выманить Тула с дерева и очень удивился, увидев, что волчица бегала за подкреплением.
– Никогда не слышал, чтобы волки так поступали, – сказал он. – Очевидно, эта волчица – очень умный и опасный зверь. Будь осторожен Тул, она тебя в покое не оставит. Её обязательно надо выследить и убить.