Невеста без места
Шрифт:
– Хороши же вы обе. Одна в слезах и соплях, другая и впрямь чернавка чернавкой. Ладно-ладно, Велья, знаю, что тебе так и велено. А тебе, Чаяна, плакать полагается, с девичьей жизнью прощаться. Все, получается, правильно, все так и надо, дочки князя вериложского! – и даже не понять было, сердится ли княгиня-матушка.
Она пришла сюда посидеть со своей дочкой, приголубить, сказать, чтобы не тужила зря да спать ложилась. А уж она, мать, постарается, очень постарается, распутает эту кудель, насколько можно ее распутать.
Ох, не многое теперь могла княгиня, вот как не могла вовсе отказать нежеланным сватам. Если бы при ней все решалось, тогда все иначе было бы. Над дочками материнская власть всегда впереди отцовской, и всякий, кто богов чтит, не перечил бы. Но что муж сладил, ей уже не разлаживать. Теперь кариярцам отказать нельзя, но и соглашаться ведь не на все можно!
Падчерицу княгиня не ожидала увидеть в дочкиной светелке и не обрадовалась ей. Просто потому, что та была сейчас как никогда чужой, посторонней их беде. Дочь другой жены, которую не увезут за темные леса, тут она останется отцу на радость, в то время как ее Чаяну, любимую и чаянную, умницу и красавицу, увезут. Беспокоило княгиню неизвестное проклятье. И избежать беды один способ есть, спасибо волхве, надоумила…
Княгиня села на лежанку, небрежно подвинув рукой в сторону кучку драгоценного янтаря, Чаяна тут же пристроилась у ее ног на низкой скамеечке, спросила, норовя заглянуть в глаза:
– Матушка! А когда ехать, решено уже?
– Как только, так и сразу, – уронила княгиня, ласково погладив дочь по гладким, как шелк, волосам, и посмотрела на падчерицу, – сядь, Велья, не стой. Раз уж ты тут… что поделаешь. Слово отцовское тебе не указ, значит, а жаль. Он о тебе печется, оттого и услал из города. А ты думала отчего?
Лицо Вельки, которая тут же пристроилась на кошме рядом с сестрой, осветилось любопытством, а вот раскаяния там была разве только малая толика.
Попалась княгине? Это ничего. Гневаться, сапогами топать, как отец, матушка не станет. С ней, при нужде, и договориться можно.
– Думала, да не придумала ничего, матушка, а что батюшка заботится, так знаю, конечно, – она опустила глаза, – мне только утром на ярмарке побывать, матушка. Привезти мне кое-что должен один купец, он тут уже, в городе, я узнала. Средство редкое, он бабке Аленье еще возил, надежный человек. Заберу, и с обозом обратно, вечером на месте буду.
– Куда – обратно? В Синь свою? В такую даль? А не успеешь добраться, будешь Купалу справлять незнамо где и с кем? Хорошо это разве? – княгиня со вздохом пригладила и растрепанные пряди падчерицы. – Ты княжеская дочь! Горе мое горькое. Как отпустили-то тебя, сбежала?
– Меня не стерегут, матушка. Так и при бабке было.
В порядки на Аленьиной болотной усадьбе княгиня и раньше не мешалась, и нынче вроде ни к чему.
– Даже не думай обратно ехать, – строго сказала она. – Здесь пойдешь на гулянье, как полагается. А пока приоденься, но сиди у себя, во двор и носа не высовывай. Отцу твоему… потом скажем.
Да, лучше потом. Этим вечером князюшка не в духе был. Допоздна сидел с приехавшими боярами, медом хмельным их поил да о чем-то переговаривал, а о чем – кто ж знает…
– Матушка, мне на ярмарку надо, говорю же, – упрямо тряхнула головой Веля, – не выкуплю товар, больше у меня заказа не возьмут. Издалека ведь везли.
– Тебе бы о другом беспокоиться. Приданое себе шить. Может, и за тобой уже сваты едут, – скорее для порядка сказала княгиня, нахмурив свои красивые, ровными дугами черные брови. – А за товаром сходи, что ж. Я велю, тебя проводят. Что за диво заказала?
Внучке старой Аленьи в том, что касалось ведовских дел, обычно не перечили. Да и зачем? Сильная волхва была бабка, и почитали ее крепко. И что внучку кое-чему научила – хорошо, умеющая лечить и заговаривать повсюду дороже всякого золота ценится.
– Кору дерева одного, матушка, – с готовностью ответила Велька. – Далеко растет, за морем. И масло из него же.
– А для чего это надобно?
– Ничего лучше жар из ран не вытягивает. По бабкиному рецепту зелье варить буду. Пока сваты едут, глядишь, успею… – добавила, не удержалась, стрельнув лукавым взглядом.
– Доброе зелье, значит, – кивнула княгиня, улыбнувшись шутке, – зови купца сюда, здесь с ним и говори, казначей расплатится, может, и еще чего прикупит. Вот как Чаяна делает. И купцу честь, и тебе ни к чему самой по торговым рядам бродить. Лекарские уменья – это хорошо.
– Да, матушка, – наклонила голову Веля, – я поняла.
И тут же подумала, что сестрица Чаяна и сама иной раз не прочь пройтись по веселой ярмарке, по рядам, с подружками-боярышнями, с мамками, с девками, с отцовскими кметями [7] для охраны – как же иначе из ворот выпустить эту лебедь белую? Шум, гам, кто бежит поглазеть, кто прочь сломя голову. Лучше уж она сама, потихоньку.
7
Кметь – рядовой воин, член боевой дружины.
Княгиня видела упрямо сжатые губы падчерицы и даже не усомнилась – по-своему девчонка сделает. Ну, боги с ней. Лишь бы без шума. И сразу, как кончится праздник, пусть отправляется на свои болота, от греха, пока сваты с Чаянкой не уедут. Нет, поменять их местами, как вот дочка в шутку предлагала, это счастье было бы, и никакого приданого не жаль. Только ведь невозможно это, не выйдет ничего! А еще и Вельку за так потерять нельзя, ею можно будет с толком распорядиться. Княжеская дочь, хоть и от меньшицы безродной. Дарица ведь не только матерью была, но и вериложской княгиней.
– Матушка, ты говоришь, отец меня бережет. А от чего? – спросила Велька.
Княгиня помедлила, обдумывая осторожный ответ. Сказала:
– Оттого бережет, что он когда-то кириярцам всех своих дочек пообещал. Сгоряча. Не хотел он, оговорился ненароком, да слово не воробей! Тогда ведь и Чаяна еще не родилась, хотя был знак, что дочку ждем. А о других дочках и не помышляли. Кариярцы, похоже, о тебе до сих пор не знают, вот пусть и дальше так будет. Зачем вам двоим в один род уходить? Не маленькие, понимать должны.