Невеста Борджа
Шрифт:
Нам очень хотелось верить утверждениям Папы.
Но Альфонсо смог им верить лишь до определенного предела. Он скрывал от меня один секрет, и я до сих пор не могу простить ему этого, хотя и знаю, что он поступил так лишь из стремления защитить меня.
Король Людовик с легкостью заполучил власть над Миланом; горожане, беспокоясь за свои шеи, высыпали на улицы, чтобы поприветствовать его. Что же до герцога Лодовико и его кузена, кардинала Сфорцы, то они не сумели заручиться достаточной поддержкой, чтобы отразить нападение. Осознав это, они бежали еще до того,
Вместе с королем в город въехал Чезаре Борджа.
Август лишь начался, и по утрам стояла приятная прохлада. Лукреция пригласила меня позавтракать вместе с ней в крытой галерее дворца. Мы радостно беседовали о том, о чем обычно говорят женщины, когда одна из них ждет ребенка, но тут наш разговор прервало появление папских придворных, а затем и его святейшества.
Он прошел по галерее с несвойственной ему быстротой, ссутулив широкие плечи. Мне невольно вспомнился родовой герб Борджа, потому что больше всего Александр в этот момент напоминал обозленного, готового напасть быка.
Он приблизился; белизна атласной рясы подчеркивала красноту его круглого лица и темноту прищуренных глаз. Он смерил сначала меня, потом Лукрецию острым, словно нож, взглядом. Очевидно, мы обе сделали нечто такое, что вызвало его ярость и презрение.
Мы встали, Лукреция — с трудом, из-за своего положения; но Александр тут же жестом велел нам сесть обратно.
— Нет! — воскликнул он. — Сидите! Вам это потребуется!
Голос его был резок, а лицо наводило страх. Он подошел к нашему столу и швырнул к тарелке Лукреции какое-то послание. Я сидела, окаменев, не смея и вздохнуть.
Лукреция побледнела — возможно, она уже подозревала то, о чем я лишь начала догадываться, — схватила письмо и начала читать. Она ахнула, а потом рассмеялась странным, недоверчивым смехом.
— Что случилось? — спросила я негромко, чтобы не злить его святейшество еще сильнее.
Лукреция потрясенно взглянула на меня. Мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Но она взяла себя в руки и произнесла, сдерживая подступающие слезы:
— Альфонсо. Он говорит, что для него стало опасно оставаться в Риме. Он уехал в Неаполь.
— И просит тебя присоединиться к нему! — рявкнул Александр, протянув свою ручищу к письму.
Лукреция съежилась, как будто опасаясь, что он может ударить ее.
— И тебе лучше поклясться перед Богом, что ты ничего об этом не знала!
Лукреция моргнула и прошептала:
— Я ничего не знала, клянусь. — Александр разразился новой тирадой:
— Каким вероломным человеком надо быть, чтобы обвинить собственную семью — обвинить меня! — в неверности, а потом бросить несчастную жену, ожидающую ребенка? Мало того: каким псом надо быть, чтобы поставить свою жену в подобное положение — попросить ее бросить родню, зная о политической и семейственной ответственности, которая лежит на ней?
Мне захотелось ударить его. Я была в ярости: да как он смеет оскорблять моего брата, куда более порядочного человека, чем Александр вообще в состоянии представить? И в то же время меня взбесило,
Но при этом я понимала, почему он хранил молчание: подобная тайна ставила под угрозу и мою жизнь. А так, оставив меня здесь ничего не знающей о его планах, Альфонсо позаботился о том, чтобы Борджа сочли меня безвредной.
— Само собой разумеется, ты не будешь отвечать на это письмо, — грубо велел Александр дочери. Слезы, текущие по ее щекам и капающие на пергамент, что лежал теперь рядом с недоеденным завтраком, нимало не тронули Папу. — С этого момента за всеми твоими передвижениями будут внимательно наблюдать, и я тебя уверяю, что ты никуда не отправишься без моего дозволения! Он повернулся ко мне.
— Что касается вас, донна Санча, то вы можете идти укладывать свои вещи. Конечно же, король Федерико не захочет оставлять здесь ничего из своего имущества, так что вы отправитесь следом за вашим братом, в Неаполь.
Лицо мое залила краска. Я встала. Голос мой остался холоден, но дрожал от гнева.
— Я поступлю так, как мне велит мой муж. — Александр угрожающе навис надо мной.
— Ваш муж не имеет в этом доме права голоса, как вам прекрасно известно. Я желаю, чтобы вы покинули дворец не позднее завтрашнего дня и забрали с собою свой арагонский норов и заносчивость.
Он резко развернулся и двинулся прочь с энергией молодого человека. Пажи ринулись следом.
Лукреция застыла в оцепенении, глядя на письмо. Я опустилась возле нее на колени и обняла ее.
— Санча, — сказала она дрожащим голосом, — почему я не могу просто жить счастливо со своим мужем? Неужели я такая ужасная, скверная женщина, что мужчины бегут от меня?
— Нет, дорогая, — искренне ответила я. — Дело не в тебе, а в политике твоего отца и Чезаре. Альфонсо очень любит тебя, я это знаю.
От этого она сделалась еще печальнее.
— О, Санча, только не говори, что и ты тоже покинешь меня.
— Милая Лукреция, — пробормотала я ей в плечо. — Иногда нам приходится делать то, чего мы совсем не желаем.
Джофре пытался спорить с отцом, но мы понимали, что ни к чему хорошему это не приведет. В отличие от Альфонсо, я не стала просить своего супруга последовать за мной: я не верила, что Джофре хватит решимости отказаться от единственной привилегии, которой он когда-либо пользовался, — быть Борджа, хотя бы по имени.
Тем утром я велела всем моим слугам паковать вещи.
Вечером ко мне в покои пришел Джофре и отослал Эсмеральду и слуг.
— Санча, — сказал он дрожащим от избытка чувств голосом. — Отец ужасно поступает с тобой. Я никогда не смогу простить ему этого. И я никогда не буду счастлив без тебя. Я был неважным мужем. У меня нет ни честолюбия, ни красоты, ни сильной воли, как у Чезаре, — но я люблю тебя всем сердцем.
Я вспыхнула при упоминании о Чезаре и подумала, знает ли Джофре о нашем романе. Вообще-то жить в Риме и не слышать этих сплетен было невозможно, но я надеялась, что мой муж, который всегда хотел думать о людях хорошо, не обращал на них внимания.