Невеста для графа
Шрифт:
«Мне, как всегда, везет, – подумала Элиза, помогая горничной вытирать Вилли. – А папа будет на меня ужасно злиться…»
– Ты плохой пес, непослушный, – прошептала своему любимцу Элиза, возвращаясь на кухню.
Вилли шел за ней, понуро опустив голову и повесив уши, но едва лишь хозяйка открыла перед ним дверь в сад, подпрыгнул с радостным лаем и помчался гонять птиц.
– Простите, мисс, – в смущении пробормотала Луиза. – Я не знала, что он так быстро бегает.
Элиза вымучила улыбку.
– Но на будущее имей в виду: не следует поднимать шум из-за того,
Нервно кусая губы, горничная присела в реверансе.
– Слушаюсь, мисс.
И тут Элиза вдруг поняла, какие чувства испытывала в этот момент Луиза. Горничной ведь было всего лет четырнадцать. Когда ей, Элизе, было столько же, она вела себя точно так же.
– Ты боишься собак, Луиза? – спросила Элиза.
Глаза девушки расширились.
– Нет-нет, мисс… – пролепетала она. – Не очень…
Элиза попыталась приободрить служанку улыбкой.
– Не переживай, Луиза. Может, стоит попробовать преодолеть твой страх? Вилли нам в этом поможет.
Горничная покраснела и кивнула.
– Луиза, куда ты пропала? – Голос у кухарки был визгливый и громкий. – Кто будет за тебя кастрюли чистить?
Присев в реверансе и поклонившись хозяйке, Луиза побежала на зов. Элиза же сняла насквозь мокрый фартук и повесила на вбитый у двери крючок. Кто-то из слуг уже вылил воду из медной ванны и ополоснул ее. Оставалось только убрать на место жестянку с мылом. Когда Вилли подбежал к двери и лаем потребовал, чтобы его впустили, Элиза еще раз насухо вытерла его полотенцем. Короткая шерсть пса смешно торчала во все стороны. Элиза не смогла сдержать смех:
– И все-таки ты плохой пес!
Вилли, словно извиняясь, подпрыгнул и лизнул ее в лицо.
Элиза по служебной лестнице – чтобы не испортить ковер и не встретиться с отцом и его гостем – отвела пса к себе в спальню. Если ей суждено когда-нибудь еще раз увидеться с импозантным графом Гастингсом, то она предпочла бы предстать перед ним чистой, сухой… и во всех отношениях готовой к встрече. Следовало, пожалуй, придумать на всякий случай какое-нибудь остроумное замечание по поводу их первой встречи.
«Прошу прощения за то, что не лежу у ваших ног на этот раз, милорд». Элиза представляла, как безо всякого смущения, глядя в глаза лорду Гастингсу, произносит эту фразу и завершает ее чарующим смехом.
Нет, пожалуй, так она слишком уж живо напомнит ему о своем неуклюжем падении.
«Вилли шлет вам свои приветствия, милорд, а также заверения в том, что его манеры претерпели значительное улучшение по сравнению с теми, что он на днях продемонстрировал в вашем присутствии». Эту тираду следовало произнести с надрывом в голосе, чтобы таким образом дать понять, что именно пес во всем виноват.
А еще лучше сказать так: «Милорд, а не начать ли нам с чистого листа, забыв о том, как мой пес чуть на вас не набросился?»
Элиза захлопала ресницами, представляя, как в этот момент на нее смотрит импозантный лорд Гастингс и загадочно улыбается. Даже не улыбается, просто смотрит – пристально и чуть приподняв бровь. А в глазах его поблескивают насмешливые огоньки. И, конечно же, он не без тайного
«Да, Гастингс приходил к нам ужинать вчера». Теперь Элиза представляла, как говорит об этом подругам словно невзначай, словно не видит в том ничего особенного.
Но, увы, ничего подобного никогда не происходило и скорее всего никогда не произойдет. И нужно быть ужасно глупой и наивной, чтобы вообразить, будто она способна очаровать лорда Гастингса.
Элиза брезгливо поморщилась, глядя на свое отражение в зеркале.
– Мне бы следовало надеяться на то, что я больше никогда его не увижу, – сказала она, обращаясь к Вилли. – Он наверняка считает, что у меня с головой не все в порядке. И это из-за тебя…
Пес зевнул, потянулся и затрусил к своей лежанке в углу. Свернувшись калачиком, утомленный беготней и переживаниями, Вилли почти сразу же уснул. Элиза с умилением посмотрела на пса. Злиться на него у нее не хватало духу. Колокольчиком вызвав горничную, чтобы та помогла ей переодеться в сухое, Элиза мысленно поклялась, что больше не будет вспоминать о сегодняшнем красавце.
– Прошу прощения за пса, – сказал Кросс, прикрыв дверь своего кабинета. – У моей дочери слишком доброе сердце.
Хью кивнул, принимая извинения, и тут же заметил:
– Доброе сердце у женщины не может не вызывать восхищения.
– Согласен с вами, – сказал Кросс и, обойдя стол, предложил гостю сесть.
Хью опустился в кресло, которое показалось ему на удивление удобным. В этом кабинете даже не пахло Чиппендейлом – никакой вычурности; вся мебель была добротная, основательная, обитая мягчайшей кожей. Кабинет, как, впрочем, и весь остальной дом – по крайней мере, та его часть, которую Хью успел увидеть, – был обставлен так, чтобы и хозяевам, и гостям было удобно. Никакого слепого следования моде, никакой пошлости и безвкусицы, никаких попыток пустить пыль в глаза, но при этом все – самого лучшего качества. Если у Хью и оставались какие-то сомнения относительно финансового положения Кросса, то теперь, побывав у него в доме, он мог твердо заявить: Кросс богат, очень богат.
Со времени их странного разговора в «Веге» прошло больше двух недель. Хью не вспоминал о нем и, бывая в клубе, если и видел Кросса, то лишь издали. Продолжать знакомство с Кроссом Хью не собирался, хотя у Кросса, похоже, были иные планы. Но какие именно?.. Вот этого Хью никак не мог понять.
Хозяин предложил гостю выпить, но тот отказался. Налив себе и усевшись за стол, Кросс спросил:
– Как ваши дела, милорд?
– Я получил письмо от сэра Ричарда Несбита, – сказал Хью. – И в этом письме он любезно известил меня о том, что продал несколько долговых расписок, полученных от моего отца.