Невеста для варвара
Шрифт:
Неведомо, понял что из разговора лесной дядя или нет, однако произнес несколько слов непонятных, рычащих, но при сем на лице его ярости не было.
— С собой взять, а переволочем судно, так отпустим, — предложил Лефорт. — Лодок-то, поди, у них нету.
— Говорят, лесные дяди воды боятся, — объяснил Мартемьян, озираясь. — Лодок-то нету, но еще говорят, будто они чуют друг дружку на несколько верст. Ежели один в беду попадет, иные в тот же час на выручку идут. Не кричат, на помощь не зовут — по-иному как-то разговаривают. Оглянуться не успеешь — лешие уж тута. Звероватые, дак
От сих слов даже бывалые и опытные сволочи заозирались, а Ивашка ощутил непроизвольный холодок на спине. По волоку уже команда бежит с ружьями наперевес, двое сразу на коч поднялись и за бортами позицию заняли. И впрямь оставаться на земле опасно было, волок-то — та же дорога лесная, по обочинам кусты густые. Тогда Головин скомандовал взойти всем на судно и изготовиться к бороне. Внизу остался только привязанный к дереву лесой дядя, да нижний чин с расквашенным носом залег у кормы и стрелять изготовился.
И пожалуй, четверть часа просидели, затаившись и высматривая супостата, покуда на волоке не очутился Гренка. Головин, к своему стыду, только тогда о нем и вспомнил! А слепой югагир идет себе, перешагивая разложенные поперек покати, и не запнется ни разу, да прямиком к лешему. Ивашка курки у пистолей спустил, сунул за ремень и спрыгнул на землю. Тренка же остановился напротив пленника и что-то спросил, вернее, несколько звуков рычащих издал, а лесной дядя ему в ответ ровно бык взбугал и стал дергаться так, что дерево закачалось. Порычали они так еще минуту, югагир и говорит капитану:
— В сей же час путы снимите и все, что отняли, верните. И пить ему дайте.
Капрал Пронка Ворона на что уж смел был, а тут подошел опасливо, веревки развязал да отскочить не успел — лесной дядя ему кулачищем прямо в переносицу попал, он и откатился кубарем. Сам же леший к Тренке подошел, поклонился в пояс и заговорил языком почти человеческим. Головин прислушался — вроде на шведскую речь похоже!
— Коль грех свершили, след искупить, — говорит Тренка. — Дары ему преподнесите.
— Может, чарку налить? — спрашивает Лефорт. — Чтоб Добрее стал.
Югагир рассердился:
— Лесные люди воды огненной боятся и табаку не курят. Дайте ему четыре ножа, ибо у него еще четыре брата, медный котел, да два топора, да огниво.
Офицеры принесли ему дары, к ногам положили вместе с луком и колчаном, а сами отступили. Лесной дядя топор схватил, повертел его в руках, вдруг улыбнулся и что-то сказал Тренке. И капитан опять заметил — ну, право же, как швед говорит, только слова короткие, почти из одних согласных.
— Теперь пусть подойдет к нему еще один, который путы накладывал, — растолмачил Тренка, — за обиду посчитаться.
Пронка, коему уже попало, в кустах сидел и ружье к челу прикладывал, а Селиван Булыга из-за Лефортовой спины выглядывал.
— Иди к нему, — велел Лефорт, — чтоб обиды не держал и родня его не сбежалась.
Селиван тоже не робкого десятка был и, судя по рубцам на лице, драк всяческих повидал, а посему смело вышел и подставился, дескать, на, бей. Леший с интересом на него воззрился, волосы назад откинул, чтоб не мешали, и вдруг склонился к нему, ибо на полголовы повыше был, обнял, что-то
— Его ножик себе возьми, а свой отдай, — объяснил юга-гир. — И станете вы братья, ибо лесные люди отважных чтят и любят.
Обменялись они ножами, довольный лесной дядя дары распихал под шкуры, топоры за опояску, котел за спину и вроде бы скрылся за деревьями. Подождали немного, перевели дух и уже обсуждать начали, какова невидаль случается, а леший кругом обошел, с другой стороны встал за кустами и глядит. Что тут делать, коль любопытно дикому человеку — пускай смотрит, вреда будто нет.
— Это и есть оленьи люди? — спрашивает Головин у Тренки.
— Сии люди лесные, — отвечает тот. — А оленьи нам еще встретятся на пути. Лесные добрые, зверя промышляют, тем и живут.
— А что он высматривал?
— Любопытствовал, должно. Они к волокам часто выходят но не шалят, а токмо за людьми наблюдают крадучась, поелику боятся нас пуще огня.
— Эдакие могучие и боятся? Югагир печально вздохнул:
— Они же на волоках одних сволочей да торговых людей видят. Бывало, купцы, чтоб сволочам не платить, леших ловили и впрягали в постромки, ровно коней. Да еще и кнутами пороли. А иные на корабль посадят, на ярмарку отвезут и продадут там как диковинного зверя. Вот им и чудится, будто все люди, кроме них, весь мир иной — злобные купцы да мерзкие сволочи.
— Мартемьян сказывал, они дикие совсем.
— Эх, боярин, да как тут судить? Не дикие они, но промыслов не имеют своих и лисиц чернобурых вовсе не добывают. Вот и лишены грядущего.
— А что, для грядущего след лисий ловить?
— Кому лисиц, кому зайцев либо птах малых. Всякому народу своя тварь дадена. Кто вовсе время не ведает либо у соседей крадет, тот и бродит, ровно леший.
— Знать, у югагиров лисица означает время? Тренка отчего-то опечалился:
— Одни у нас ловчие промыслы, боярин. Токмо добычи нам ныне никак не поделить. Цари чужих тварей ловят, кои сами в руки даются. Чернобурку-то нелегко добыть. Не выследишь, не скрадешь ее — токмо мелькнет перед глазами и утечет. Когда-нибудь и мы лесным людям уподобимся, коль не добудем себе время.
Ивашке чудно стало югагира слушать.
— Где же промыслы сии?
— В небесах, — преспокойно отвечает Тренка.
Сволочи же на ворот встали, команда караулом по волоку на всякий случай, Ивашка на коче остался, а Тренка опять на берег Печоры удалился. Так до вечера и волочились под надзором лесного дяди. Потом он вроде бы пропал, и кап и тан позволил девицам выйти на палубу из душного трумя А леший в тот же час и объявился, только уж без даров, верно, успел сбегать к своим сородичам, за спиною один кол-чан болтается. Весь не показывается, мелькает меж дереа в болотистом чахлом лесу и глядит. Ивашка от греха подальше заслонил собою Варвару и сказал, чтоб она с места не сходила, а Пелагея по палубе гуляет и дикаря сего высматривает — тоже любопытно. Девицы-то шум слышали, но живого лешего еще не видели. Сволочи уволакивают судно, а он все идет за ним стороной и глядит как-то печально — Ивашка на него в трубу подзорную смотрел, и даже жалко его сделалось.