Невеста Дьявола

АЛЕКСЕЙ

— Меня все в вас раздражает, господин Вадимов.

Странно, что я позволил себе стерпеть такую грубость от Ирины, но мои губы кривятся, когда я наклоняю голову к женщине, стоящей передо мной, а в груди теплеет от удовольствия, когда я смотрю на ее лицо в форме сердечка и заглядываю в ее яростные, сапфирово-синие глаза. Ее волнистые рыжие волосы спадают набок, отбрасывая тень на лицо.

Мой взгляд падает на ее грудь. Я вижу, как вздымается ее грудь и как соски тычутся

в шелковую ткань золотистого платья. Простое и элегантное, оно плотно облегает ее миниатюрное тело и подчеркивает мягкие изгибы.

Господи, да она просто самая красивая женщина в этом забытом богом банкетном зале. Я ничего не могу поделать с тем, что мой член набухает в штанах, когда я представляю, как трахаю ее дерзкий ротик.

Как глава Братвы и главный дьявол Нью-Йорка, как любят называть меня мои враги, нечасто кто-то осмеливается грубить мне. Но эта женщина, Ирина Волкова, единственная дочь моего заклятого врага, Маттео Волкова, осмеливается разевать рот в моем присутствии.

Интересно.

Я беру у проходящего мимо официанта бокал шампанского и верчу его в руках. Я не пью на вечеринках. У меня слишком много врагов, чтобы расслабляться и получать удовольствие, как все остальные. Но все же забавно держать бокал и думать, не затаил ли кто-нибудь из врагов вокруг дыхание, ожидая, когда я напьюсь до смерти.

— Ты слышал, что я сказала? — Спросила она, и ее лицо скривилось. — Я сказала, что ты меня очень раздражаешь, а ты выглядишь как извращенец, до сих пор стоящий и пялящийся на меня.

— Правда? — На этот раз улыбка проскользнула мимо моего жесткого контроля. Я сунул одну руку в карман, мой интерес разгорелся. Полагаю, ее неприязнь ко мне никак не связана с моей враждой с ее отцом. — И почему я тебя раздражаю?

Она вздыхает, делая глоток своего напитка. Мои внутренности подрагивают, когда ее губы прижимаются к ободку бокала. Интересно, как они будут ощущаться, обхватив мой член.

— Ты задаешь неправильный вопрос, но я рада тебе потакать. Ты чудовище, все в этой комнате знают, что ты чудовище.

Мои брови дрогнули, но я позволил ей продолжить:

— Ты глава Братвы, самой жестокой преступной семьи в Нью-Йорке. — Говорит она, ее глаза сверкают ненавистью ко мне. — Каждый день пропадают девушки. Трупы постоянно появляются неизвестно откуда, и, насколько я слышала, на твоей территории самый высокий уровень этих… преступлений.

Я напрягаю мышцы живота, чтобы не сжать челюсть, потому что она права. Я взошел на трон Братвы после того, как Доминик, капо Коза Ностры, убил моего отца десять лет назад.

Во время правления моего отца как главы Братвы его территории были известны своей жестокостью, высоким уровнем преступности, убийствами средь бела дня и многими другими вещами гораздо хуже. Жажда жестокости стала его гибелью, и я ненавидел его всю свою жизнь. И до сих пор ненавижу.

Отец убил мою мать, когда мне было пять лет, потому что она полюбила другого мужчину и хотела уйти от него. Меньше чем через месяц после убийства он женился на Саше, которая уже была беременна моим сводным братом Михаилом. Можно подумать, он стал бы лучшим мужем после того, что он сделал с моей матерью. Но он не стал. Он издевался над Сашей и двумя моими младшими братьями, прогнал меня из города, когда мне

исполнилось восемнадцать, потому что боялся, что я убью его и займу его место.

И он был прав, опасаясь меня.

Я бы убил его раньше, если бы он не заставил меня уехать из города без денег. Я переехал в Олбани, где шесть лет работал на наркокартель, прежде чем решил взять свою судьбу в собственные руки. Я собирался убить его, освободить от него Сашу и моих братьев и стать главой Братвы. Но Доминик Романо нашел меня, как только я появился в Нью-Йорке, и мы заключили сделку. Он убьет моего отца и позволит мне стать новым главой Братвы. Взамен мы станем союзниками, и я буду приходить ему на помощь, когда он будет нуждаться во мне.

Как бы мне ни хотелось самому убить отца, я согласился. Это была хорошая сделка, и на моих руках не было бы отцовской крови. Это было десять лет назад, и я упорно работал над восстановлением города, положив конец похищениям, убийствам и прочим вещам, которые допускал мой отец. Так было до тех пор, пока год назад на моей территории не появилась новая организация.

«Феникс».

Я понятия не имею, кто они такие и почему так одержимы желанием заполучить то, что принадлежит мне, но они шантажом заставили меня замолчать и разрушают все, ради чего я работал. И хотя пока я ни в чем не уверен, я знаю две вещи. Отец Ирины работает на эту новую организацию, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить их.

Я усмехаюсь, услышав ее слова. Она определенно не знает, кто ее отец, пока не знает.

— Это то, что сказал тебе твой отец? Что я чудовище?

— Я взрослая женщина, и мне не нужен отец, чтобы сказать, кто ты такой. Все в этом городе знают о тебе и твоей жестокости.

Я делаю шаг к ней, ожидая, что она отступит. Но она стоит на своем и смотрит на меня свирепыми глазами.

— И все же ты смеешь говорить со мной в таком тоне?

— Полагаю, ты привык, что все пресмыкаются перед тобой. — Она ставит свой бокал на стол и скрещивает руки на груди. — Не хочу дурить вам голову, мистер Дьявол, но я вас не боюсь. Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы изгнать вас и ваших приспешников из этого города.

Женщина, которая мне угрожает… уже мне нравится. Представляю, как буду ломать ее понемногу. Это будет весело.

— И как именно ты надеешься это сделать?

— Просто наблюдай за мной. — На ее губах играет красивая ухмылка. — Я знаю, что мужчины в твоем мире — женоненавистники. Полагаю, твой худший кошмар — быть уничтоженным женщиной.

Я порывисто киваю:

— Ты права.

Она хмурится, услышав мой ответ. Мое безразличие ее раздражает, выводит из себя.

— Ты думаешь, я шучу?

Я пожимаю плечами.

— А разве нет? — Спрашиваю я, чтобы еще больше разозлить ее. Либо так, либо я прижиму ее к стене и поцелую так, как ее еще никогда не целовали. На моем лице играет наглая ухмылка.

— Нет, это не так. — Она надувается и бросает на меня ядовитый взгляд. — Что это за самодовольная улыбка? Я говорю обо всех преступлениях, которые ты совершил, и о том, как ты подвергал опасности женщин Нью-Йорка, а ты только улыбаешься? Что смешного?

Я вздыхаю.

— Честно говоря, я почти не слышу слов, которые ты говоришь, из-за мысли о том, чтобы трахнуть тебя.