Невеста императора
Шрифт:
(СНОСКА АЛЬБИЯ. Позднее я нашел у Иеронима Вифлеемского отрывок, подтверждающий слова августы Пласидии: «Эти дамы подкрашивают щеки румянами, глаза — белладонной, лоб покрывают пудрой… Громоздят на голове прически из чужих локонов… Стареющие вдовы надевают шелковые платья и ведут себя как трепещущие школьницы перед молодыми людьми, годящимися им во внуки… Другие затягиваются в корсет и делают такой разрез впереди, что их груди торчат наружу, едва прикрытые льняными лоскутами…»)
И все же, когда живешь во дворце, поневоле — даже в тринадцать лет — заражаешься
Особенно мне запомнились крестины моего племянника, будущего императора Феодосия Второго. Город был убран гирляндами цветов, затянут разноцветными тканями, переполнен танцорами, музыкантами, фокусниками, жонглерами. Дети дули в свистульки, колотили в барабаны. Запах жареной говядины и рыбы мешался с запахом свежевыпеченного хлеба, плыл по улицам, проникал в окна. Процессия придворных и священнослужителей — все в белых одеждах — тянулась и тянулась от храма Святой Софии к дворцу. Каждый держал в руках зажженную свечу. Наконец, словно лодка на сверкающей реке, появилась пурпурная мантия императора Аркадия. Младенца Феодосия несли за ним в колыбельке, усыпанной бриллиантами. В это время какие-то епископы из провинции пробились к императору, упали на колени и протянули свиток, видимо с прошением. Император взял папирус одной рукой, другой приподнял головку ребенка и возгласил, еле сдерживая счастливую улыбку:
— Слушайте все первый приказ императора Феодосия Второго! Властью, данной мне от Бога, постановляю и приказываю исполнить просьбу, содержащуюся в этом свитке!
Наверное, мне потому так запомнились эти крестины, что во дворце тогда царила атмосфера примирения и всепрощения. В те дни наступил недолгий мир между патриархом Иоанном Златоустом и императрицей Эвдоксией. Патриарх согласился крестить наследника и в своих проповедях благословлял все царствующее семейство. Но вскоре он снова стал грозить богатым и обличать излишества и жадность.
— Вы утопаете в роскоши, — восклицал он, — когда тысячи ваших братьев во Христе не имеют куска хлеба на ужин! Посмотрите на дома этих богачей, заполненные рабами, евнухами, приживалами, паразитами. Посмотрите на двери, отделанные золотом и слоновой костью, на фрески, на мозаичные полы с дорогими коврами. Посмотрите на непристойные статуи, прославляющие в мраморе голое тело. Посмотрите на пиры, состряпанные из заморских деликатесов, ублажающие языки гостей, посмотрите на полуголых танцовщиц, услаждающих глаза их… Этому учил вас Христос, призывавший раздать все имущество и идти за ним?
По чести сказать, я боялась Иоанна Златоуста больше, чем неведомого мне Алариха. Патриарх грозил грешникам адскими муками и говорил с такой уверенностью, будто читал по записке, присланной ему самим Господом Богом с почтовым ангелом. Патриарх не боялся даже императора.
Это не укладывалось у меня в голове. Кто главнее: император или епископ? Ведь у епископов нет ни меча, ни войска, ни флота — только крест и чудесные исцеления. Императоры могут назначить епископа, а могут отнять у него церковь, отправить в ссылку, даже казнить. Почему же иногда императоры стоят перед епископом на коленях, как школьники? Мне рассказывали, что даже мой отец, всемогущий Феодосий Первый, всенародно каялся перед епископом Миланским Амвросием и на коленях просил у него отпущения тяжкого греха: побоища, учиненного им над бунтовщиками в Фессалониках.
Но еще непонятнее были споры между самими епископами. Они без конца обвиняли друг друга в ересях, в неправильном истолковании Слова Божия и учения святых апостолов. Я пыталась запомнить уроки священника, учившего меня правильной вере. Но голова моя только распухала от названий сотен разных ересей, от протоколов бесчисленных синодов и соборов. У меня была хорошая память, и я могла запомнить, какие соборы были объявлены правильными, а какие — ошибочными и еретическими. Но как было разобраться в тех спорах и препирательствах, которые кипели каждый день вокруг меня и на которых еще не было разрешающего клейма?
Все же мне нравилось, когда Иоанн Златоуст объяснял, что в браке жена должна иметь равные права с мужем. Мне казалось большой несправедливостью, что муж, которому наскучила жена, может просто отослать ее к отцу или опекуну без объяснения причин, а жена без согласия мужа не может получить развод. А этот ужасный обычай — выбрасывать на улицу новорожденных, если муж считает, что в семье уже довольно детей? Сколько женщин сходили с ума от страха и горя перед родами, боясь, что родится девочка и муж обречет ее на смерть! А христианские священники устраивали приюты и подбирали таких выброшенных детей.
Но когда Иоанн Златоуст призывал проклятия на головы тех молодоженов, которые после церкви устраивали по старинке брачный пир, с танцами, шествиями, фейерверками, шуточными песнями, мне становилось скучно его слушать. И неужели это такой уж грех — ходить в праздник весны от дома к дому с ласточкой в руках и выпрашивать песнями для нее хлеба, сыра и вина? Неужели Господа могли оскорблять такие невинные развлечения? Если так, почему же Он терпел и дозволял их раньше веками? Что это за мелочный и обидчивый Бог, который мог послать в огонь вечный за несколько непристойных куплетов?
Нет, Бог, в которого верила я, был выше таких пустяков.
Что же касается ересей, я долго не могла понять смысл этого слова. Для меня оно сохраняло первоначальное, греческое значение: выбор. Только позднее его стали употреблять как «неправильный выбор». Неужели иметь возможность выбирать свой путь в вопросах веры и было самым страшным грехом?
(Галла Пласидия умолкает на время)
Моя возлюбленная Афенаис, как я боялся за исход твоего дела на Страшном Суде! Ибо если греческий смысл слова «ересь» будет забыт к тому времени, отблеск адского пламени — я вижу отсюда — начинает плясать на твоем прекрасном лице.