Невеста Калиостро

Полякова Татьяна Викторовна

Юлька открыла дверь своим ключом и громко позвала:

– Эй, ты дома?

Я сидела перед компьютером, пытаясь сосредоточиться на работе, но, разумеется, безрезультатно. Подруге я обрадовалась.

– Привет, – сказала я, когда она заглянула в комнату. Юлька выглядела усталой и даже несчастной, что, конечно, меня не удивило.

– Привет, – кивнула она, устраиваясь напротив. – Димка так и не появился?

– Нет.

– Ясно. То-то вид у тебя кислый.

– У меня и без Димки много поводов не радоваться жизни.

– Это точно. По городу ползут слухи о маньяке, который охотится за молодыми девушками. По телику призывали проявлять бдительность.

– Не удивительно. Убитых девушек уже три.

Юлька вскинула голову и внимательно посмотрела на меня.

– Три?

Я кивнула.

– Мне вчера коробку прислали, а там… он повесил девушку на дереве, чтобы тело было в воздухе.

– И ты все еще уверена, что это князь? – криво усмехнулась Юлька.

– Ни в чем я не уверена, – в досаде покачала я головой.

– Что так?

– Не знаю, – честно ответила я. – Но разве то, что князь сбежал, не служит доказательством его вины?

Юлька привычным жестом потерла нос и вдруг заявила:

– Да никуда он не сбегал. И эту девушку точно не убивал.

Просто не мог.

– Откуда ты это знаешь? – насторожилась я.

– Поклянись, что Ромке своему не разболтаешь.

После этих слов я всерьез забеспокоилась, нет, перепугалась до смерти.

– Ты знаешь, где он?

Юлька нерешительно кивнула.

– И понятия не имею, что теперь делать, – вздохнула она. – Как ему помочь. Вляпался он по самые уши. Лизка, он не убийца. Жулик, да, но не убийца. Я ему верю. И дело даже не в том, что я его люблю. Понимаешь, он не убийца, и я должна помочь ему, чтоб он не оказался в тюрьме на долгие годы за преступления, которых не совершал.

– Что он рассказал тебе?

– Пойдем чай пить, – вздохнула она, и мы отправились на кухню.

Юлькин рассказ занял больше двух часов. Я внимательно слушала, иногда задавая вопросы, а она пила чай, продолжая свое неторопливое повествование. Казимир Владиславович действительно был знатного рода, но от славных предков ничего, кроме имени, не унаследовал. Его отец родился на Западной Украине, которая, после известных событий, вошла в состав Советского Союза. Отец отца, то есть дед Казимира, погиб во время оккупации вместе со старшим сыном. Как это произошло, в семье не знали. Однажды они вышли из дома и назад уже не вернулись. Жена деда пыталась хоть что-то узнать об их судьбе и до конца своих дней надеялась, что муж и старший сын живы. После войны она была арестована, затем отправлена на поселение в Сибирь, что можно было считать удачей, поселение все-таки не лагерь, а главное: ребенок остался с ней. В конце пятидесятых они вернулись в родной город, но вскоре вынуждены были уехать оттуда. Дом, где они жили когда-то, давно конфисковали, большую часть имущества попросту растащили, кое-что нашло место в краеведческом музее. Бабка Казимира вскоре поняла, что не в силах оставаться здесь, и уехала в Саратов к подруге, с которой сошлась во время ссылки. Владислав Рагужанский с детства слышал рассказы матери о былой славе семьи, и, конечно, это не прошло бесследно. Он вырос, закончил университет, и все эти годы по крупицам собирал исторические свидетельства о славных деяниях предков. Он женился на обычной девушке, которая не могла похвастать родословной, зато любила своего избранника. Отец Казимира умер от сердечного приступа, когда мальчику только-только исполнилось шестнадцать. Увлечение отца передалось сыну. Молодой человек гордился своим происхождением, а его нынешнее существование представлялось ему попросту убогим. Не удивительно, что при первом удобном случае он уехал за границу. Выбор его пал на тихую Данию, где у них обнаружились дальние родственники. Жил он трудно, учился, много работал, чтобы содержать себя и помогать матери, оставшейся в России, но был вполне доволен своей судьбой. На третий год его жизни в Копенгагене пришла страшная весть: его мать умерла. Она уже больше года тяжело болела, но сыну ни разу об этом не обмолвилась, боялась, что, если он узнает, захочет быть рядом с ней. В общем, принесла добровольную жертву. Смерть матери настолько потрясла Казимира, что он всерьез думал о самоубийстве. Он был совершенно одинок, в чужой стране, среди чужих людей, и жизнь его теперь была лишена смысла, ведь все, что Казимир делал до сих пор, он делал не столько для себя, сколько ради своей матери. И в этот трагический период он совершенно случайно познакомился с таким же одиноким, как он, человеком, пожилой женщиной. Ей было восемьдесят три года, и ее единственным спутником жизни оказался полуслепой терьер по кличке Пиф. Благодаря собаке они и познакомились. Казимир ехал на велосипеде, когда Пиф выскочил ему прямо под колесо. Рагужанский резко вывернул руль и в результате свалился с велосипеда, да так неудачно, что повредил ногу. Это не помешало ему поймать удравшего Пифа и вернуть его хозяйке, которая едва не лишилась чувств из-за потери любимца. Судя по виду старушки, ей ничего не стоило не только упасть в обморок, но и умереть. Казимир проводил старушку до ее дома. По дороге та заметила, что он прихрамывает, и настояла, чтобы он зашел к ней, осмотрел ногу и хотя бы выпил чаю. На ноге была ссадина, показавшаяся старушке едва ли не смертельной раной, она хотела вызвать врача, но Казимир отказался, заверив ее, что царапина пустяковая. В тот вечер они долго разговаривали, но, уходя от нее, Казимир и не предполагал, что они встретятся еще раз. Однако встретились, и всего через пару дней, в магазине неподалеку от дома, где жила старушка. Она была нагружена пакетами с кормом для собаки и попросила его ее проводить. Как воспитанный человек, Казимир не смог ей отказать. Потом заболел Пиф, пришлось возить его на уколы к ветеринару, вслед за этим занедужила старушка, а ухаживать за ней, как выяснилось, было некому. Социальные работники заходили время от времени, но покидать свое жилище женщина отказывалась. Само собой вышло, что Казимир взял заботы о ней на себя. Занимала она первый этаж старинного дома, захламленный, темный и довольно убогий. Деньги тратила в основном на Пифа, а себе во всем отказывала. Казимир стал покупать продукты, лекарства – и все это на свои довольно скудные средства. В один прекрасный день старушка предложила ему переехать к ней, чтобы сэкономить на жилье. Они договорились, что оплачивать коммунальные услуги будет он, а комнату она ему сдаст бесплатно. Это было гораздо удобнее, потому что Казимир разрывался между работой, учебой и необходимостью ежедневно навещать старушку. Он привел жилье в порядок, в гостиной сделали ремонт, и они зажили вполне по-семейному, как могли бы жить бабушка и внук. Возникшая между ними душевная близость, наверное, объяснялась тем, что каждый из них инстинктивно ощущал несчастливость другого. И они устремились на помощь друг другу, как верные сенбернары, хотя, надо признать, у каждого был собственный план спасения. Их сближению способствовал и тот факт, что старушка оказалась родом из Польши, в Данию переехала уже после войны. Вышла замуж, ее единственный ребенок умер в младенчестве, а через пятнадцать лет скончался и супруг, и уже многие годы она жила в одиночестве. Казимир в тихие вечерние часы рассказывал ей историю своей семьи. Старушка неожиданно увлеклась его родословной, и теперь у них была постоянная тема для долгих разговоров. Следы его предков обнаружились в Скандинавии, старушка поддерживала Казимира во всех его начинаниях и даже настаивала на дальнейших поисках. У Рагужанского была обширная переписка со многими музеями и частными лицами, и его подруга, несмотря на возраст, охотно выполняла роль секретаря.

Перед самым окончанием университета, когда Казимир всерьез начал задумываться о будущем, старушка слегла с пневмонией и через месяц умерла в больнице на руках совершенно потерянного от горя Казимира. Он плохо соображал, кого хоронит: человека, разделившего на несколько лет его одиночество, или родную мать, с которой так и не смог проститься перед смертью. После похорон, на которых, кроме Казимира, присутствовали двое работников социальной службы и адвокат покойной, его ждал сюрприз. Оказывается, все, что имела, старушка завещала ему. Казимир прослезился от умиления, искренне полагая, что наследие старушки – это Пиф, совсем захиревший после смерти хозяйки, да старая мебель, с которой она все никак не желала расстаться, хотя Казимир не раз предлагал купить что-нибудь недорогое, но удобное, а эту вынести на помойку.

Вот тут-то и выяснилось: весь дом, первый этаж которого занимала старушка, принадлежит ей. Здание в центре Копенгагена само по себе тянуло на весьма внушительную сумму, которая не избалованному деньгами Казимиру показалась просто заоблачной. Второй и третий этажи дома, куда князь ни разу не заглянул, были забиты антикварной мебелью и произведениями искусства, две картины голландских живописцев были сданы хозяйкой на хранение и теперь тоже принадлежали Казимиру, их считали бесценными, хотя, безусловно, цена у них была. Больше всего Казимира потрясло наличие у старушки счетов в банках, их общая сумма превысила два миллиона. После уплаты налогов, подсчитав приблизительную стоимость того, что теперь ему принадлежало, Казимир испытал шок. Немногие из его знатных предков могли похвастать таким состоянием. Перед князем встал вопрос: что делать дальше, как этим всем распорядиться? В то время ему только-только исполнилось двадцать три года, и, по большому счету, вариантов было два: либо заняться выгодным вложением денег и приумножить состояние и славу фамилии, либо пуститься во все тяжкие, растратив все до копейки. Князь, однако, избрал третий путь: продолжил изучение истории своего рода. Теперь у него было гораздо больше возможностей. Он разъезжал по Европе, на некоторое время вернулся в Россию, полгода жил на Украине, в том самом городе, где до сих пор стоял особняк, некогда принадлежавший его семье. Документов или их копий было уже собрано такое количество, что хватило бы на сотню авантюрных романов. В авантюристах род Рагужанских недостатка никогда не испытывал, и это самым плачевным образом сказалось на намерениях князя. Незаметно для себя он увлекся историей Калиостро, который к его семье не имел никакого отношения, но чьи подвиги пытался повторить один из многочисленных прапрадядюшек Казимира, оказавшийся на мели в результате одержимости в игре и любовных похождениях. Дела свои он не поправил, едва не сел в тюрьму, запятнав свой род, но, к счастью, ему подвернулась вдова-помещица, красивая и глупая, и предок успел пожить в свое удовольствие еще пару лет, прежде чем скончался от сердечного приступа. Заинтересовавшись этим не самым заслуженным деятелем, Казимир плавно перешел к оригиналу, которому тот стремился подражать, и вскоре его увлечение Калиостро превзошло все разумные пределы. Подражать любимому персонажу князь стал исподволь и как бы невзначай. Но чем дольше это длилось, тем более он увлекался. Теперь ему мало было просто окружить себя вещами того столетия, ему хотелось признания. Попросту говоря, Казимир начал актерствовать. От намеков, пока еще смутных, он переходил к изложению некоторых фактов своей предполагаемой биографии и даже намекал на свое бессмертие. Нашлись люди, которые в наш рациональный век во все это поверили, охотно покупали бальзамы князя и окружали его самого почитанием, граничащим с обожествлением. На достигнутом князь останавливаться не собирался и для своих преданных почитателей придумывал все новые и новые развлечения, зрелищные, а иногда дорогостоящие, платили за развлечения, конечно, почитатели.

Зачем все это ему понадобилось, он бы и сам толком объяснить не смог. В деньгах Казимир точно не нуждался, а благодаря своему состоянию да еще и внешности был бы с радостью принят в любом самом изысканном обществе. Как видно, ему просто нравилось дурачить людей, а еще сказалась природная тяга как к авантюрам, так и к актерству, и, с пренебрежением относясь к актерству как к профессии (а мог бы попробовать!), князь умудрился превратить в один непрерывный спектакль всю свою жизнь. Надо ли объяснять, что его почитателями становились люди в основном пожилые и богатые? Князь легко обещал им бессмертие, поил бальзамами и устраивал вполне безобидные представления, то ли мессы, то ли обряды, почерпнутые из книг на эзотерические темы и приспособленные им для своего удобства. Никакого смысла во всех этих обрядах не было, да и не могло быть, ведь Рагужанский по большей части придумывал их сам, относясь к ним без всякого почтения и часто сам над собой потешаясь, конечно, без свидетелей.

Он кочевал по Европе, нигде долго не задерживаясь, пока в одном из небольших немецких городков с ним не произошел конфуз. Почитательница выпила его бальзам и в ту же ночь скончалась. В этом не было ничего удивительного, учитывая возраст старушки, но ее сын, не питавший к князю никаких добрых чувств и попросту считавший его мошенником, обвинил Рагужанского в отравлении матери. И хоть бальзам признали совершенно безвредным, скандал вышел громкий. Князю пришлось спешно покинуть Германию и осесть в Вене, где он тихо и незаметно провел два года под пристальным наблюдением местной полиции. То ли этот интерес показался Казимиру неприятным, то ли Европа и впрямь ему наскучила, но он решил вернуться на родину. И тут же принялся за старое. Поначалу он обосновался в Санкт-Петербурге, но быстро понял: мегаполис для его целей совершенно не подходит, куда проще действовать в относительно небольшом городе, где легко завести нужные знакомства. Вот так он и очутился в нашем губернском городе, насчитывающем чуть больше полумиллиона жителей.

– Идиот твой князь, – сердито сказала я. – От безделья такого натворил!..

– Примерно так же и я выразилась, когда он рассказал мне свою историю, – кивнула Юлька. – Но он не убийца.

– Однако кто-то девушек убил.

– С этим не поспоришь. Он в отчаянии и, как и я, понятия не имеет, что теперь делать. У Ромки нет еще подозреваемых?

– Ромка со мной не откровенничает. Я твоя подруга, а ты любовница подозреваемого. Так что…

– Ты мне поможешь? – со вздохом спросила Юлька.

– Конечно. Вот только понятия не имею как.

– Мы должны найти убийцу, – выдала свежую идею Юлька. Я усмехнулась.

– Хорошо, давай поищем, – после довольно длительной паузы ответила я, не очень-то веря в успех. – Где князь?

– У меня, – пожала Юлька плечами. – Где же еще?

– В твоей квартире? – ахнула я.

– Да. Другого места я не знаю, а податься ему некуда.

– Ты хоть понимаешь… – начала я, но тут же рукой махнула. – Да, дела… Что ж, давай искать убийцу. Не возражаешь, если я для начала поговорю с князем?