Невеста Крылатого Змея
Шрифт:
— Обернуться бы лентой в чужих волосах, плыть к тебе до рассвета, не ведая страх, шелком в руки родные опуститься легко, вспоминай мое имя, прикасайся рукой…
На ее мелодичный глубокий голос и народ сходился: Арлета с вышиваньем на креслице резное во дворе усаживалась, Радунюшка пристраивалась у колен, бросив на песок под ноги старенькую «тропинку». Даже Годар задерживался у столба, что подпирал навес над крыльцом, долго порой стоял, будто бы тоже слушал.
Леда старалась в его сторону не смотреть. Ни к чему, и без того знает, что не рад ей Старший в своем «гнезде». И ведь вроде бы Князь теперь с выбором брата смирился, слова дурного больше про Леду не сказывал. А чаще всего
И Леда в свою очередь старалась под руку ему не попадать, странное смущение охватывало вблизи Змея, а пристало ли Михайловой тут робеть? Люди по старинке живут, на быках землю пашут, траву косят вручную, серпы для пшеницы готовят. На зиму начата заготовка дров, к тому ж рубят лес на избы. Растет Гнездовье, вот по осени свадьбы начнутся, надобно старших сыновей отселять на отдельное житье, пришел черед молодым снохам шею гнуть в мужнином доме. Леде-то хорошо, с Арлетой у нее мир да лад, хоть и бранит порой неумехой за неловкое рукоделье, а случается и похвала. Все больше за добрые сказки, да занятные песни.
Раз в прохладный ненастный день собрались все в общих покоях, со стола уж давно было убрано, да что-то не хотелось расходиться по своим комнатушкам в грозу. Арлета сама Радуню и пару дочерних подружек мудреной вышивке обучала, большой мастерицей на то была. Вся одежда братьев ее любящими руками расшивалась. А вот Леда сейчас от занятий отлынивала, сидела на скамье у печи, держала на коленях голову жениха, что подле нее отдыхал на волчьей шкуре.
Радсей, и впрямь, будто задремал, прикрыл светлые очи, даже улыбался мимолетному сновиденью. Рассеянно Леда его кудри перебирала, посматривала порой на дальний угол у окна. Там, за столом Годар восседал. Сложил перед собой тяжелые руки, опять хмурил брови, думал о чем-то своем под гулкие громовые раскаты.
— Спела бы нам чего, Ледушка, — вдруг Радуня попросила, отрываясь от своего полотна, — или сказочку рассказала какую…
— Ты уж давно все мои истории знаешь, чем и удивить-то тебя?
— А про Змея спой! Дядя еще такой не слыхивал, здесь таких басенок никто и не знает.
Леда усмехнулась, ниже голову опуская.
«Придумала тоже — про Змея… А если не понравится ему моя песня, тогда что? Может, ему и вовсе это не любо, когда поминают таких созданий в сказках. О Трехголовом ведь мне никто кроме тебя не говорил, Арлету спрашивала — отмахнулась, даже осердилась ровно. А тут ведь сам…»
— Спой про Крылатого….
– разомкнул губы Радсей, глаза его тоже приоткрылись, обожгли болью, что прежде в глубине где-то таилась.
Леда голову подняла в смятеньи, а тут и Годар повернулся к ней:
— Ждешь, верно, пока я попрошу? Изволь, хотел бы тебя послушать.
— Что же, спою, мне не трудно. Только песня не очень веселая, потом не ругай.
Леда помолчала немного, собираясь с духом и начала…
В горнице большой стало тихо, только чуть потрескивал огонь в печи, догорая, да стучали по жестяному желобу дождевые капли, собираясь в струи, чтобы утечь книзу, наполнить бочку перед крыльцом. Понемногу Леда справилась со своим смущеньем, отвлеклась от безмолвных слушателей, поймала знакомый ритм. Голос ее теперь звучал сильнее, чем в первых строках, сама душа пела в Леде, наружу рвалась, словно кому-то навстречу…
… Только девушки видеть луну Выходили походкою статной, — Он подхватывал быстро одну, И взмывал, и стремился обратно. Как сверкал, как слепил и горел Медный панцирь под хищной луною, Как серебряным звоном летел Мерный клекот над Русью лесною…Арлета остро поглядывала на брата, перекусывая зубами льняную нитку, следила внимательно за его лицом, тоже хмурилась отчего-то. А Годар откинулся от стола, свел руки на груди, неотрывно глядел на Леду — то на косу ее, короной уложенную на голове, то на пальцы, что легко ныряли в кудрях довольного жениха.
Я красавиц таких, лебедей С белизною такою молочной, Не встречал никогда и нигде, Ни в заморской стране, ни в восточной. Спать на дне, средь чудовищ морских, Почему им, безумным, дороже, Чем в могучих объятьях моих На торжественном княжеском ложе?Но допеть свое сказание девушке не пришлось. Поднялся Годар, плечи широкие расправил, подошел к печи. Прямо против скамеечки задержался, где Леда сидела.
— Плохая твоя песня, невестушка! Не было такого, чтобы Змей девок из дому воровал! Все ложь! Впредь не смей здесь такое петь, детей напугаешь.
Сказал и быстро из горницы вышел, дверь ногой толкнув. Видно было, что обозлился. Леда едва могла удержать слез, вот же опять обида. И ведь знала, что не стоит при нем про Крылатого петь, ох и подвела подруженька, да разве будешь Радуню в чем-то винить?
Радсей голову с колен Леды поднял и тихо засмеялся, лицо ладонями потер, будто умылся спросонья:
— В голову не бери, это он не подумавши… Зато я теперь спокоен буду. За вас двоих.
Вовсе непонятное что-то сказал. Да как же тут успокоишься, если Князь в гневе опять по ее милости? Арлета сидела строгая, бросила свои дела, в одну точку уставилась, Радуня только хлопала глазами, губы надула:
— Точно, не с ума брякнул. Завсегда эту песню слушали, всем была по душе, мама — скажи хоть ты!
Тут уж Арлета опомнилась, больно дернула дочь за длинную прядочку у виска:
— Не болтай-ка пустяков, раз сказал брат, что песня — худая, значит, так оно и есть! А ты, милая, тоже хороша, нашла чем Князя потешить… Будет, будет, не вздумай реветь-то, не с чего пока. Слезки-то наперед прибереги, глядишь, еще пригодятся…
Сначала Годар хотел покинуть Гнездовье на эту ночь, да остерегся грозы. Зачем дразнить вечно голодных богов разудалым полетом? Но и оставаться одному в своих покоях не хотелось. Велел привести Теку. Когда женщина неслышной тенью легла на его постель, взял быстро, только чтоб утолить жгучее желание обладать податливым телом. Но вряд ли получил знакомый покой, сейчас все было иначе… На ее месте другую видел. Синеглазую, растерянную, обиженную им напрасно. Видел и Змея. Тоже другого. Кого-то из предков. Не высоко летел, чтобы не пугать сильно девушку, бессильно повисшую в когтях.