Невеста лорда Кэрью
Шрифт:
Дверь за его спиной отворилась, и он застыл, не поднимая головы. Саманта подошла совсем близко, потом заговорила.
– Хартли, – тихим, очень спокойным голосом сказала она. Если бы она дотронулась до него сейчас, он прижал бы ее к себе с такой силой, что у нее затрещали бы все косточки. – Я хотела бы, чтобы вы вернули это лорду Рашфорду. Если эта брошь дорога вам как память о матери, возьмите ее себе. Я же не хочу держать ее у себя, не хочу ее видеть. Это «что-то голубое» разрушило мою жизнь.
Маркиз поднял голову – на ладони у Саманты лежала сапфировая брошь его матери, Ничего не сказав, он взял
Он почувствовал ее взгляд на своем полуопущенном лице, потом она повернулась и вышла из комнаты.
Хартли так крепко стиснул в руке брошь, что бриллианты больно врезались ему в ладонь.
Домой он вернулся поздно. Уставившись в купол балдахина, Саманта уже несколько часов лежала без сна, прислушиваясь к доносившимся в спальню звукам. Дверь его комнаты открылась и закрылась несколько раз, до нее доносились голоса – он разговаривал со своим камердинером. Потом наступила тишина.
Саманта смотрела на балдахин, и ей мерещились Хаймур и она на том холме. Он стоял прислонясь к дереву, наблюдая, как она смотрит на «Аббатство», маячившее далеко внизу. Если бы он не заговорил с ней тогда или если бы она бросилась наутек и вернулась в Челкотт, ничего бы не случилось. Но она не спаслась бегством…
Дверь ее гардеробной тихо отворилась, и слабый лучик света от фонарика протянулся к кровати. Она не повернула голову и не закрыла глаза. Он подошел к кровати.
– Так, значит, вы не спите, – сказал он немного погодя. Как видно, его глаза не сразу привыкли к темноте.
– Не сплю.
«Пожалуйста, поговори со мной! Скажи мне, что ты не хотел бросать мне такие тяжкие обвинения. Скажи, что ты сам не веришь в свои обвинения и знаешь – я не лгала тебе. Увези меня завтра в Хаймур!»
Она не пошевелилась, продолжая смотреть на свод балдахина.
Он сбросил халат, лег рядом с ней и начал ее ласкать.
«Скажи хоть слово! Не делай это молча!»
Он медленно и нежно ласкал ее. Его руки – но не губы – творили волшебство, тело ее откликалось на ласки, и скоро они оба знали, что оно уже готово принять его. Тогда он вошел в нее и так же медленно, искусно творил волшебство, пока не довел ее до высшей точки блаженства, до экстаза, и только в этот момент горячий поток его семени извергся в глубь ее тела.
«Все хорошо, – сказала она себе. – Все будет хорошо». Но она знала, что на самом деле это не так. Он совершил акт любви, как и прежде, но что-то было не так, как прежде. Что-то было утеряно. Что-то, чего нельзя определить словами. Что-то существенное.
Саманта уловила запах алкоголя в его дыхании, но он не был пьян.
Она не отпускала его, ее ноги по-прежнему обвивали его – она хотела, чтобы он уснул, лежа на ней. Но он и прежде не оставался на ней больше одной-двух минут. Он всегда старался поскорее освободить ее от тяжести своего тела, всегда заботился о ней. Хартли поднялся и сел на край кровати. Затем спустя минуту встал и надел халат.
– Спасибо, – сказал он, взглянув на нее в темноте. – Спокойной ночи, Саманта.
Ей было так горько, что она не ответила. И снова уставилась на балдахин. Лучик света от фонарика осветил дверной проем и исчез. Саманта снова оказалась в полной темноте. О Боже! На нее опустилась вечная темень!
Леди Кэрью
Похоже, у них удачный брак. Оба выглядят совершенно счастливыми – никогда прежде Саманта не была столь оживленна и весела, как теперь, после свадьбы. Никогда маркиз не появлялся столь часто в свете, и улыбка не сходит с его уст.
«Счастливчик!» – не без зависти думали мужчины и тайком бросали на Саманту отнюдь не равнодушные взгляды. Что говорить, неплохо иметь доход свыше пятидесяти тысяч фунтов в год.
«Счастливая женщина!» – думали светские дамы. Конечно, ее муж, может быть, не самый видный мужчина, но он богат, без памяти в нее влюблен и держит ее на длинном поводке – если этот поводок вообще есть. Даст ей год, чтобы родить ему наследника, а будущей весной они будут с интересом наблюдать, кого она выберет себе в первые любовники. Она прекрасно устроилась.
Саманта уже была беременна. Она это знала, хотя задержка была всего лишь недельная и могла объясняться существенной переменой в ее жизни. Тем не менее она твердо знала, что беременна. Она чувствовала блаженный покой в своем чреве – она не могла бы найти точного определения этому чувству, может быть, только сравнить его с тем ощущением, что всегда испытывала, когда кончалась их любовная близость. Она знала – их ребенок уже начал свою жизнь в ней.
Саманта еще не представляла, как она скажет ему, не знала, какие чувства вызовет у него это сообщение. Надеялась, что он обрадуется, как и она. И ей можно будет остаться в Хаймуре. Он не сможет заставить ее приехать в Лондон на следующий сезон, не обречет на такую муку. Быть может, если он будет приходить к ней в спальню и после рождения ребенка, она снова забеременеет. А потом снова. Быть может, она сможет жить в Хаймуре до конца своей жизни.
Ей казалось – хотя, вероятно, это была нелепая мысль, – что Хаймур – это ее единственная надежда. Надежда на то, что она снова обретет счастье. Нет, конечно, о счастье и речи быть не может. Обретет мирную, спокойную жизнь. Она сможет жить, только если обретет этот покой.
Они много времени проводили вместе, но почти всегда в обществе друзей и знакомых. Только полчаса или около того, когда он приходил к ней в спальню – а он приходил каждую ночь, – они оставались наедине друг с другом. Безмолвные полчаса, за исключением его вежливого «спасибо» в конце. Благодарность за оказанную услугу!
Маркиз сопровождал ее почти на все вечерние приемы. Даже на балы. Вводил ее в бальную залу, стоял рядом с ней, пока ее не выводил на танец первый партнер, и затем удалялся в комнату, где шла карточная игра, или еще куда-то и не появлялся, пока не наступало время разъезда гостей.
В присутствии посторонних на его губах была неизменная улыбка. Саманта всегда казалась веселой и беззаботной.
Идеальная пара. Обожают друг друга, являют собой пример светскости и ничуть друг друга не обременяют.