Невеста-наследница

Коултер Кэтрин

Миссис Ситон, Коротышка Мердок, который доходил Синджен только до подмышки и был одним из самых доверенных слуг Колина и к тому же мастером на все руки, а также сам мистер Ситон, управляющий имением Кинроссов, столь воздержанный во всем, что касалось утех плоти, — все они сопровождали новоявленную графиню Эшбернхем, когда она поехала в Кинросс. Миссис Ситон, неоценимый кладезь сведений обо всем и вся в округе, оказалась права: в Кинроссе имелись и швея, и столяр (он же плотник), и полный набор лавок и мастерских.

Кинросс был не деревней, а скорее маленьким, прелестным сельским городком, кормившимся в основном промыслом рыбы в близлежащем озере Лох-Ливен. Дорога, по которой ехали Синджен и ее спутники, шла вдоль

северного берега озера, и лошади, судя по всему, знали ее очень хорошо. Вода в озере была изумительно синяя, и в ней отражались ближние холмы, то покрытые сочной зеленью, то голые и скалистые. Почти каждый фут земли здесь был обработан, и сейчас, в начале лета, поля были покрыты молодым ячменем, пшеницей, рожью и овсом.

Въехав в Кинросс, мистер Ситон сразу же показал своей хозяйке местную церковь и принялся превозносить добродетели пастора и его ревностность в осуждении всех тех, чьи грехи с неизбежностью влекли их в адское пламя. Затем он показал на старинный знак в виде креста, обозначающий место городского рынка. К каменному столбу были прикреплены железные ошейники, в которых выставляли на всеобщее обозрение грешников и правонарушителей. Что касается Коротышки Мердока, то Синджен заметила, что этот низенький (роста в нем было не более четырех футов) рыжий слуга старается держаться подальше и от церкви, и от каменного креста с железными ошейниками.

Очень скоро она обнаружила, что, хотя она и носит титул графини Эшбернхем, местные лавочники и ремесленники не очень-то верят в то, что она может оплатить их счета. А между тем платить им всем наличными было бы неразумно — так ее двести фунтов разошлись бы слишком быстро, а она знала, что этого допускать нельзя. Недоверие жителей Кинросса можно было понять — как заметил старый Беззубый Горм, «прежний лэрд, папаша нынешнего, уже продал одну усадьбу рода Кинроссов — Кинросс-Милл-Хаус, потому что иначе ему было не расплатиться с долгами. И теперь в Кин-росс-Милл-Хаусе живет проклятый выскочка-фабрикант, нажившийся на скобяном товаре, и помыкает всеми вокруг».

Миссис Ситон пришлось прибегнуть к самым недипломатичным выражениям из своего лексикона — собственно, она просто-напросто без обиняков говорила, что «миледи — богатая наследница, денег у нее куры не клюют, и лэрд теперь ее законный супруг», — чтобы Беззубый Горм и все остальные оставили свои подозрения и начали принимать Синджен с улыбками и изъявлениями восторга.

Синджен и миссис Ситон накупили материи на новую одежду для детей, для слуг и для самой Синджен, приобрели новые тарелки для людской, где ела прислуга, новое постельное белье и многое другое из того длинного списка, который Колин никогда не увидит и в котором множество пунктов уже было вычеркнуто. Какой превосходный получился нынче день: с утра предстояло так много дел, и вот все они уже успешно выполнены.

Синджен повернулась на бок в своей огромной кровати. Она устала, но сон не шел к ней. Ее не оставляли мысли о Кинросс-Милл-Хаусе, усадьбе, которую отец Колина был вынужден продать. Она попросила Коротышку Мердока проводить ее туда. Ее взору предстал красивый дом, окруженный чудесным садом, разбитым еще в семнадцатом столетии, и старинная мельница, в честь которой и был назван дом (Милл (mill) — мельница.), с сохранившимся водяным колесом, нависающим над журчащим потоком. Она постояла в саду, любуясь прелестными прудами, в которых разводили рыбу, прекрасными статуями, искусно подстриженными деревьями и необычайно красивыми розариями, и мысленно поклялась, что когда-нибудь они с Колином возвратят Кинросс-Милл-Хаус роду Кинроссов. Их дети и внуки должны получить обратно то, что принадлежало их предкам.

Она очень скучала по Колину. А вот он, похоже, совсем не торопился возвратиться к ней, своей жене. Теперь она понимала, что мужчины не могут обходиться без плотской близости с женщинами,

так уж устроен мир. И поцелуями дело не ограничивается, нет, мужчине нужно обязательно вонзить в женщину свое орудие и излить в нее свое семя. И ничего не поделаешь, ей придется терпеть это, чтобы Колин был ею доволен. Наверное, у нее потом так сильно саднило между ног из-за того, что в ту ночь он вошел в нее целых три раза, а на следующий день свою роль сыграли три часа быстрой верховой езды. Если ей удастся убедить его, что для удовлетворения его мужских потребностей ему хватит и одного раза, она сможет вытерпеть этот единственный раз без труда. Один раз за ночь? А может быть, за неделю? Она не знала, как часто это может быть нужно мужчине. Интересно, как часто ее братья, Райдер и Дуглас, занимаются любовью со своими женами? Ах, почему, почему она не поговорила с Алике, не задала ей несколько точных, конкретных вопросов! Собственно, она знала, почему это не пришло ей в голову. Потому что она воображала, будто ей и так известно все, что должна знать женщина. Она перечитала все древнегреческие пьесы, какие были у Дугласа, а они были весьма откровенны, когда речь шла о делах плоти. Тысяча чертей! Она вспомнила Алике и Дугласа, которые старались все время прикасаться друг к другу и пылко целовались всякий раз, когда им казалось, что их никто не видит. Да и Райдер с Софи вели себя примерно так же. Синджен представила себе, как Райдер, смеясь, ласкает Софи или поддразнивает, покусывая ее ушко. Ей бы хотелось, чтобы и Колин делал с ней то же самое, ей бы это понравилось. Ей не нравилось только одно — то, что он делал в их брачную ночь. Ну почему ей не хватило ума поспрашивать Алике? Кстати, Алике ведь очень маленькая, намного ниже и тоньше ее самой, а Дуглас так же высок и широкоплеч, как Колин. Как же Алике его терпит, ведь это кажется невозможным… Тысяча чертей!

Синджен вздохнула и опять повернулась на спину. Внезапно до ее слуха донесся шум. Она приоткрыла один глаз и посмотрела в темноту, в ту сторону, откуда раздался звук. Это было похоже на очень тихое царапанье. «Должно быть, почудилось», — подумала Синджен. Как-никак дом был очень старый, а во всех старых постройках иной раз слышатся странные, необъяснимые звуки или же что-то вдруг трясется или вздрагивает. Синджен опять закрыла глаза и удобно угнездилась под одеялом.

Но шум послышался снова, на этот раз немного громче, чем прежде. Какое-то существо, находящееся за деревянной обшивкой стен, царапало по дереву, словно желая выбраться наружу. Крыса? Синджен не понравилась эта мысль.

Шум опять прекратился, но Синджен продолжала напряженно прислушиваться, ожидая, когда он послышится снова.

И он послышался, еще громче. К царапанью теперь прибавился другой звук, как будто что-то волочили по полу. Что-то железное, тяжелое, похожее на цепь, волочилось по деревянному полу, и лязг был явственным, но каким-то странно приглушенным.

Синджен рывком села на кровати. Что там происходит? Это же нелепо!

Тут она услышала стон, ясный, отчетливый человеческий стон, от которого руки у нее тотчас покрылись гусиной кожей, а сердце учащенно забилось. Она напрягла зрение, вглядываясь в темноту.

Надо зажечь свечу. Она протянула руку к ночному столику, чтобы взять шведские спички, но случайно смахнула их на пол.

Внезапно и стоны, и царапанье прекратились. Но лязг волочащейся цепи сделался еще громче, и он приближался, по-прежнему слегка приглушенный, да, он определенно приближался. Теперь этот звук раздавался уже в самой спальне.

Синджен ощутила такой ужас, что едва не завизжала. Но крик застрял в ее горле. Теперь в дальнем углу спальни появился слабый свет. Слабый и очень белый, напоминающий дым — такой он был тусклый и рассеянный. Синджен посмотрела на этот свет широко раскрытыми глазами, и ее охватил такой страх, что она чуть не проглотила язык.