Невеста Нила

Эберс Георг Мориц

– Ну, теперь будь, что будет! Никто не может больше разлучить меня с Орионом, даже сама смерть!

XLIX

Епископ явился слишком поздно. Он застал только труп вдовы, а у изголовья смертного одра маленькую Катерину, смертельно бледную, немую, убитую горем. Иоанн ласково заговорил с ней, стараясь утешить осиротевшую девушку, но она оттолкнула его, вырвалась и убежала из комнаты. Бедное дитя! Прелат видел многих дочерей у гроба матери, но такая мрачная печаль удивила и его. «Вероятно, эти человеческие души были соединены слишком крепкими узами, – подумал он, – и потому смерть одной из них так поразила другую».

Между тем Катерина убежала в свою комнату

и упала на диван. Ее нежное тело несмотря на жару вздрагивало от озноба. Может быть, у нее также обнаружились симптомы заразы? Но нет, это было бы слишком большой милостью судьбы. Бедная мать умерла, и причиной ее смерти была родная дочь. Признаки болезни проявились прежде всего на губах Сусанны; это было первым подтверждением ужасной истины. Кроме того, врач несколько раз выражал удивление, каким образом эпидемия могла проникнуть в совершенно здоровый квартал и обнаружиться в доме, который содержался в такой безукоризненной чистоте. Катерина знала лучше всех, кто ввел сюда ангела смерти, из желания погубить соперницу. Слово «матереубийца» постоянно звучало в ее ушах, и она припомнила, что в законе предков не было назначено никакого наказания убийцам собственных родителей, потому что древние даже не допускали такого гнусного преступления.

Презрительная улыбка появилась на губах девушки. Все божеские и человеческие законы были нарушены ею, она не почитала Господа, прибегала к колдовству, убивала. Родная мать сошла из-за нее в могилу, а между тем, по словам врача Филиппа, заповедь о почитании родителей – единственная, за исполнение которой обещана награда, – гласит одно и то же; как на Моисеевых скрижалях, так и в законе ее предков.

Эти мучительные размышления еще больше усилили смертельный ужас Катерины; нервная дрожь по-прежнему подергивала ее члены, и она стала ходить по комнате, отыскивая оправдания своим поступкам. Во-первых, ей хотелось заразить эпидемией не мать, а Элиодору; почему же так коварна судьба?…

Мысли Катерины были прерваны приходом Элиодоры. Узнав печальную весть, она поспешила к осиротевшей девушке, чтобы утешить ее и помочь в неизбежных хлопотах. Племянница Мартины с любовью обратилась к девушке, но этот нежный, мелодичный голос напомнил Катерине тот час, когда она вошла в спальню Элиодоры, только что вернувшись от умирающего Плотина. Византийка хотела привлечь ее к себе, но дочь Сусанны уклонилась от ласковых объятий и резко заметила, что к ней нельзя прикасаться из опасения заразиться. Она не нуждается в утешениях и желает только остаться одна. Ее слова звучали жестко и неприветливо; когда же за Элиодорой затворилась дверь, Катерина злобно посмотрела ей вслед. Почему смерть пощадила эту женщину и выбрала своей жертвой существо бесконечно дорогое для нее? Мать, как живая, предстала перед мысленным взором Катерины; девушка снова пошла в ее спальню и упала ниц перед постелью покойницы. Но и здесь ей было невыносимо тяжело; она вышла в сад и посетила каждое местечко, где они, бывало, сиживали с матерью, но в зеленой чаще раздавался какой-то подозрительный треск, а деревья и кустарники отбрасывали от себя такие причудливые тени, что девушке стало жутко, и она поспешила выйти опять на солнечный свет.

Когда Катерина хотела вернуться домой, ей встретился Анубис. Бедный проказник! И он сделался калекой тоже из-за нее, а его мать умерла от чумы. Юноша заговорил с ней, выражая сочувствие ее горю. Катерина не прогнала его и завела с ним такой странный разговор, что Анубис подумал, не помрачился ли у нее рассудок от сильного потрясения. Например, она совершенно неожиданно спросила его, как велико их состояние. Анубис, служивший в казначействе, мог приблизительно назвать цифру доходов вдовы Сусанны. Его ответ до того поразил молодую госпожу, что она всплеснула руками и воскликнула:

– Неужели такое царское богатство может принадлежать частному лицу?

В заключение

«мотылек» осведомилась, знает ли Анубис, как составлять завещание, и получила утвердительный ответ. Познакомившись подробно с формой этого документа, она узнала, что подпись завещателя действительна лишь в том случае, когда ее подтвердят свидетели. Юноша напомнил Катерине, что она слишком молода и ей рано думать о предсмертных распоряжениях.

– Почему? – спросила дочь Сусанны. – Разве Паула много старше меня?

– Конечно, – согласился юноша, – но ведь завтра дамаскинку утопят в реке. Теперь все называют ее «невестой Нила».

Злая усмешка снова мелькнула на губах Катерины, но она тотчас стала опять серьезной и направилась прямо домой.

На крыльце Анубис робко спросил, нельзя ли ему еще раз взглянуть на покойную госпожу. Катерина не хотела позволить своему молочному брату приблизиться к зараженному трупу, но он гордо возразил:

– Если ты не боишься умереть, то и я не трусливее тебя.

Тело Сусанны лежало обмытое и красиво убранное для погребения. Катерина с жаром поцеловала руку матери. Анубис приложился губами к тому же месту, которого коснулись губы любимой им девушки. Потом он сел у катафалка и оставался тут, пока молодая госпожа не отослала его прочь. Перед полуднем опять явился епископ – благословить усопшую. Он нашел ее в убранстве из великолепных венков. Катерина снова побывала в саду, где собственноручно срезала для них самые красивые и редкие цветы.

Ее утешала возможность сделать хотя бы что-нибудь для матери. Днем все окружающее казалось девушке еще невыносимее, чем ночью. Она находила свой дом каким-то громадным, грубым, неуклюжим; каждый угол в нем как будто грозил ей неведомыми опасностями, напоминал о каком-нибудь поступке, которого приходилось стыдиться. Ей казалось, что все, кто смотрел на нее, точно подозревали ее в злодействе; колонны большой парадной залы, куда вынесли покойницу, будто колебались на своих подножиях, а потолок угрожал рухнуть и задавить преступную дочь. Она совершенно невпопад отвечала епископу. Он подумал, что бедняжка никак не может опомниться от своего удара. Желая дать другое направление ее мыслям, Иоанн стал рассказывать о Пауле; он думал, что девушек связывает дружба, и сообщил о вчерашнем обручении в стенах тюрьмы.

Черты Катерины до того исказились в эту минуту, что прелат испугался. В ее душе происходила жестокая борьба, глаза вспыхнули недобрым огнем, грудь судорожно вздымалась и опускалась от прерывистого дыхания.

– Но ведь дамаскинку все-таки принесут в жертву Нилу? – с трудом спросила, наконец, дочь Сусанны.

Епископ приписал ее волнение ужасу перед страшной казнью подруги и сочувственным тоном сказал:

– Я не в силах буду удержать этих богоотступников от их бесчеловечной затеи, но все-таки прибегну к последнему средству. Патриарх в своем письме строго осуждает этот языческий соблазн, и сегодня копии с пастырского послания будут разосланы по всему городу. Я сам прочту его в Курии, растолкую булевтам и постараюсь образумить непокорных. Не хочешь ли прочитать письмо Вениамина?

Катерина с живостью согласилась. Епископ кивнул аколиту, принесшему за ним церковные принадлежности; тот немедленно вынул из пакета лист папируса и подал девушке. Оставшись одна, она пробежала его глазами сначала довольно рассеянно, потом внимательно и наконец целиком погрузилась в чтение. Ее глаза блестели, дыхание участилось, как будто в этой рукописи было что-то, близко касавшееся собственной участи одинокой сироты.

В зал вошли погребальщики, а Катерина все еще не отрывала глаз от папируса. Шум незнакомых шагов заставил ее опомниться; она вскочила с места, осмотрелась и стала прощаться с покойницей; но и тут девушка не смогла обронить ни одной слезы, хотя сердце ее разрывалось от горя при виде бездыханной матери, заботливо лелеявшей ее золотое детство и счастливую юность.