Невеста Нила
Шрифт:
Сын наместника отправился из столовой в спальню своего отца, чтобы взять у него перстень в знак переходившего к нему полномочия. Мукаукас тотчас снял его с руки, советуя в то же время юноше поступить с виновными по всей строгости закона. Добрый и снисходительный Георгий не мог пощадить вольноотпущенника. В его доме произвели дерзкую кражу, причем тень подозрения пала на Гашима. Арабского купца напрасно оклеветали, и ему следовало оказать правосудие. Между тем юноша просил о снисхождении сирийцу, так как в этом загадочном происшествии отчасти замешана Паула. Гнев мусульманина успел остыть, и он, вероятно, не будет требовать смертной казни преступнику, зная, что Гирам не принадлежал к числу невольников мукаукаса, а служил в семействе префекта Фомы.
Георгий одобрил разумную осмотрительность сына. Если бы его страдания не были сегодня так невыносимы, он велел бы перенести себя в залу заседания, чтобы увидеть, как Орион в первый раз исполнит ответственную и в то же время почетную обязанность верховного судьи. Молодой человек с жаром поцеловал руку отца. Каждое слово одобрения со стороны старика приносило ему глубокую отраду, но вместе с тем убивала мысль о своем вероломстве. При каких явно неблагополучных обстоятельствах приходилось ему вступать в свои священные права! Он напряженно обдумывал все средства, которые могли спасти Гирама, не навлекая в то же время ни тени подозрения на Паулу. С этой мыслью Орион пришел в залу суда, но при входе увидел кормилицу Перпетую, громко рассуждавшую с казначеем Нилусом.
Старуха была вне себя. Занятая работой при ткацкой, она только сейчас узнала о несчастии с ее земляком и теперь горячо заступалась за него. Смарагд, проданный Гамалиилу, по словам сириянки, был собственностью ее госпожи, что, благодаря Богу, очень легко доказать. Измятая оправа ожерелья не была снята с цепочки и по-прежнему хранилась в шкатулке Паулы. Перпетую особенно возмущало то, что дочь Фомы вызывают на суд, как простую гражданку или какую-нибудь невольницу. Это – позор для ее славного имени!
Орион заставил замолчать смелую женщину и распорядился, чтобы ее немедленно заперли в кладовую возле таблиния, где складывали ткани, изготовленные в ткацкой для домашнего обихода. Сын Георгия отдавал приказания таким суровым тоном, что заставил замолчать не только бойкую Перпетую, но даже и казначея, которому юноша велел присоединиться к судьям. Смущенный Нилус сел на свое место. Еще никогда не случалось ему видеть Ориона в таком раздражении. Когда тот услышал слова кормилицы, в нем произошла резкая перемена: на гладком юношеском лбу выступили жилы, ноздри судорожно раздувались, мелодичный голос сделался резким, глаза метали искры.
Оставшись один, Орион скрипнул зубами. Дамаскинка выдала его, несмотря на данное обещание, и с этой целью прибегла к низкой хитрости! Она, конечно, будет молчать до конца заседания после того как ее наперсница Перпетуя передала обо всем казначею Нилусу, самому умному и проницательному человек из всех домашних мукаукаса. Теперь он узнал все обстоятельства, которые обличали Ориона и оправдывали Гирама. Какое отвратительное лукавство со стороны Паулы! Но она пока еще не достигла цели, и ему было легко отбить направленный против него удар. Угрозы Перпетуи навели его на счастливую мысль, хотя совесть и врожденное благородство удерживали юношу от рискованного шага: долголетняя привычка мешала ему переступить положенные границы справедливости и приличия. Орион не выносил ничего пошлого, а между тем единственное средство защититься от обвинений Паулы заключалось для него в недобросовестном поступке. Но он был готов на все, только бы не уступить ненавистной женщине. Между тем время шло, ему было некогда обдумывать свое намерение; юноша махнул рукой и решился: ведь в конце концов дело шло о чести его рода! Орион забыл обо всем; им овладело страстное желание выйти победителем из отчаянной борьбы, как в те минуты, когда он, участвуя на состязании в цирке, гнал впереди всех четверку ретивых коней.
Вперед, вперед! Хотя бы легкая колесница разлетелась вдребезги, лошади надорвались, и колеса переехали через товарища, упавшего на песок арены. Вперед, вперед, не смотря ни на что! Выйдя во двор, сын Георгия торопливо побежал в комнату привратника, доброго старика, исполнявшего сорок лет обязанность сторожа у них в доме. Прежде он был слесарем да и теперь иногда занимался мелкими починками. В детстве Орион был красивым, понятливым ребенком, любимцем всех домашних. Но привратник более других привязался к молодому господину, с радостью исполняя все его желания. Мальчик постоянно прибегал в его комнату, где приглядывался к слесарной работе. Имея тягу к ремеслу, любознательный Орион вскоре перенял у старика искусство и начал мастерить ящички и футляры для молитвенников, украшенные стальной резьбой. Эти вещицы он дарил своим родителям в дни рождения, которые праздновались в Египте с особой торжественностью, ознаменовываясь подарками с той и другой стороны. Таким образом молодой человек прекрасно научился владеть всеми слесарными инструментами. Теперь он наскоро выбрал некоторые из них. На окне стоял букет цветов, заказанный для Паулы, но позабытый в суете тревожного дня. С цветами в руках и с инструментами за пазухой, юноша поднялся в комнаты верхнего этажа.
«Вперед, вперед, несмотря ни на что!» – повторял он себе, входя в спальню дамаскинки. Он запер дверь изнутри, опустился на колени перед сундуком с вещами молодой девушки и положил возле себя цветы. Если бы кто-нибудь застал его здесь, он мог сказать, что принес Пауле букет. Ему удалось довольно быстро отвинтить петли, на которых держалась крышка сундука, хотя руки преступника дрожали, а дыхание замирало в груди. Этот прием был самым верным, потому что крепкий замок не поддавался и легко мог сломаться при работе с отмычкой. Наконец крышка откинулась. Молодой человек запустил руку в сундук и ощупью нашел жемчужное ожерелье, на котором висела пустая оправа. Снять ее с цепочки и спрятать было делом одной минуты. Но тут решительность оставила Ориона. В любом случае выходило, что он обкрадывал Паулу, тогда как ему, напротив, хотелось осыпать ее всеми благами, которыми щедрая судьба наделила его самого.
Тут юноша вспомнил, что у него на шее, под нижней одеждой висела на золотой цепочке редкая камея. Это была работа великого греческого художника языческой эпохи. Дорогой камень с резьбой достался Ориону от близкого друга в Константинополе; он подарил ему свою четверку лошадей, которые очень понравились в цирке знатному византийцу. На самом деле эта небольшая вещица наверняка стоила больше шести породистых коней. Сын Георгия действовал наполовину бессознательно; он был рад, что у него нашлась под рукой драгоценность для замены похищенной золотой пластинки. Юноша без труда прицепил камею к ожерелью.
Привинчивание петель к сундуку отняло много времени. Пальцы Ориона дрожали. Чем ближе подвигалась минута победы над Паулой, тем быстрее билось его сердце, и тем необдуманнее он поступал. На обратном пути ему снова пришлось пробираться украдкой, как вору, по длинным переходам обширного нежилого флигеля, предназначенного только для приезжих гостей. Эта необходимость скрываться от всех окончательно озлобила молодого человека против судьбы и той женщины, которая вынуждала его к таким постыдным действиям. Но рассуждать было некогда: пылкий участник состязания мчался вперед, подобрав поводья и размахивая бичом.
Орион спускался по лестнице, прыгая, как бывало в детстве, через три ступеньки. В прихожей он встретил Евдоксию с Марией. Воспитательница насильно уводила резвую девочку со двора домой. Юноша бросил ей букет, взятый из комнаты Паулы, и поспешил дальше, не слушая изъявлений благодарности польщенной старой девы. В комнате привратника сын Георгия положил на место слесарные инструменты.
Несколько минут спустя он вошел в залу суда. Казначей Нилус указал ему рукой на высокое судейское кресло его отца, но молодому человеку стало страшно занять это почетное место. Голова Ориона горела, лицо было мрачно, и он едва мог открыть заседание несколькими торопливыми словами. Юноша почти не сознавал, что он говорит. Звук собственного голоса доносился до него, как отдаленный ропот моря, но все-таки ему удалось ясно изложить сущность дела. Он показал судьям смарагд, украденный в ту ночь и отнятый обратно у вора, объявил вольноотпущенника Гирама виновным в краже и потребовал у него оправданий. Обвиняемый, заикаясь, с трудом вымолвил, что не признает себя виновным, но отказывается защищаться, надеясь на заступничество своей госпожи.