Невеста принца

Миллер Линда Лаел

— Я думала, тебя убили! — всхлипывала она, обливая слезами его рубашку. — Я была уверена, что больше никогда тебя не увижу!

Мимо них прошел Барретт. Его взгляд на мгновение задержался на Рафаэле, но он ничего не сказал и не остановился.

— Чепуха, — успокаивал ее Рафаэль, раскрывая объятия.

Потом он взял в ладони милое личико и заставил ее посмотреть ему в глаза.

— Я живой и здоровый. А ты должна быть сильной, любимая. Никогда не делай меня слабее своими слезами.

Она кивнула и

фыркнула с милым кокетством. Рафаэль обнял ее за плечи. Вместе они вошли в замок и уже приближались к главной лестнице, когда Анни с возмутительным простодушием заявила:

— Мне нужен меч, — потребовала она.

Рафаэль, который мечтал унести Анни в свою постель и понимал, что это невозможно, утешал себя перспективой стаканчика бренди, горячей ванны, вкусной еды и спокойного сна. Он уставился на нее в уверенности, что ослышался.

— Что? — по-дурацки переспросил он.

— Мне нужен меч. — Анни кивком головы показала на его саблю. — Не могу же я без оружия, ты понимаешь, я…

Рафаэль поднял руку, призывая ее к молчанию. Едва он вообразил Анни с пистолетом, луком, стрелами, с мечом или возле пушки, у него кровь застыла в жилах.

— Мисс Треваррен, — произнес он подчеркнуто ровным тоном. — В этом замке воюют только мужчины. Если вы действительно хотите мне помочь, постарайтесь поменьше доставлять хлопот, пока мы не вернем вас во Францию вашей семье.

Анни смотрела на него так, как будто он ударил ее. Рафаэль подавил острое желание схватить ее в объятия, зная, что если он это сделает, то забудет обо всем на свете, и плевать ему, будет правильно это или неправильно, честно или нечестно. Он совсем неплохо знал себя и знал, что может с ним сделать Анни Треваррен, но не мог допустить, чтобы страсть зачеркнула его собственные добрые намерения.

Анни презрительно фыркнула.

— Я понимаю, — сказала она.

— Хорошо.

Рафаэль вздохнул. Видит Бог, у него больше нет сил. Вопреки своим лучшим намерениям и здравому смыслу, он страстно желал найти успокоение в объятиях Анни, излить себя в ее теплую глубину. А если еще в одну прекрасную ночь создать с ней сына или дочь, которые будут жить после него… Это желание было таким острым и таким безнадежным, что он чуть не зарыдал от отчаяния.

— Оставь меня, — прошептал он. — Пожалуйста.

Анни пристально посмотрела на него, и он увидел в ее синих глазах разочарование, потом нежность, потом печаль. Поднявшись на одну ступеньку и стоя теперь вровень с Рафаэлем, она подалась вперед и поцеловала его в лоб.

— Я знаю, у тебя добрые намерения, — мягко проговорила она, хотя ее поцелуй обжег его, как перст огненного ангела, — но я нужна тебе, Рафаэль. Тебе нужна моя любовь и моя помощь. Позволь мне стоять рядом с тобой. Я рождена для этого.

Он прикрыл глаза, вспоминая свою прекрасную храбрую жену. Она занимала

свое место рядом с ним и верила от всего сердца, что создана для того, чтобы быть частью его жизни. Она стояла рядом с ним, когда пуля наемного убийцы пронзила ее грудь и разорвала сердце.

— Нет! — воскликнул он громко, отвечая скорее своей памяти, чем Анни.

Отчаяние волной накатило на Рафаэля. Ему нетрудно было представить Анни, умирающую так же, как Джорджиана.

— О Боже, нет!

Анни ласково провела прохладной ладошкой по его лицу.

— Я люблю тебя.

Она говорила эти слова и раньше, но теперь Рафаэль понял, что она имеет в виду, и пришел в ужас. Он пытался предотвратить катастрофу, отвергнуть ее любовь и заботу, но… было уже поздно.

Рафаэль холодно заговорил, боясь посмотреть Анни Треваррен в лицо или назвать ее по имени.

— Вы не первая юная женщина, которая обманывает себя, — сказал он. — Дело в том, что я не могу ответить на ваше чувство. Вчера мне нужна была женщина. Вы были рядом, свободная и неопытная, вот я вами и воспользовался.

Анни побледнела, и Рафаэль, удерживаясь от желания взять свои лживые слова обратно, скрипнул зубами. Защищая свою честь, она ударила его по щеке с такой силой, что он еле устоял на ногах. Слезы выступили у нее на глазах, когда она заметила, что он потрогал лицо, но он тотчас понял, что это не слезы раскаяния. Это были слезы праведного гнева.

— Рафаэль Сент-Джеймс, вы можете лгать мне сколько хотите о ваших чувствах ко мне, — прошипела Анни, — только все равно поздно, потому что прошлой ночью ваше тело сказало мне всю правду.

Рафаэль прикрыл глаза, собираясь с силами.

— Нет, Анни, — повторил он. — Ты ошибаешься. Прошлой ночью ты поверила тому, чему ты хотела поверить. Ты так наивна, что принялаложь за правду.

Она пристально смотрела на него. Ее глаза сверкали, ее щеки, до того мертвенно бледные, покрылись красными пятнами.

— Ты притворяешься, — теряя присутствие духа, упрекнула она его. — Ты хочешь отдалить меня, остановить меня, чтобы мне не было больно. Увы, Рафаэль, поздно. Бог видит, ты это не заслужил, но я уже давно отдала тебе мое сердце, и этого не вернуть.

Анни побежала наверх, предоставив Рафаэлю смотреть ей вслед и удивляться тому, как он выпустил власть из рук.

Если, с горечью подумал он, у него вообще когда-нибудь была власть.

На что же она надеялась, спрашивала себя Анни. На благодарность? На предложение руки и сердца? Она ходила по комнате, сжав руки в кулаки. Рафаэль загнан в угол и борется за жизнь. Он был честен с ней. Разве он заранее не предупредил, что не сможет дать ей ничего, кроме удовольствия? Почему она подумала, будто что-то изменилось?