Невеста принца
Шрифт:
— Кажется, атакуют столицу, мисс, — и помчался дальше по своим делам.
Моровия… Дворец… Рафаэль… Анни прислонилась к стене, почти не дыша от страха. Она едва не падала в обморок. Это случилось. Война, которой так боялся Рафаэль, в конце концов началась. Она крепко зажмурилась, чтобы не видеть ужасных кровавых картин, возникавших в ее воображении, но ей не удавалось их отогнать.
Бавия — в войне, верная армия — в хаосе, и сам Рафаэль — главная мишень врагов.
Анни удалось удержаться от обморока, но желудок грозил вывернуться наизнанку, и она так сильно дрожала, что была вынуждена держаться одной рукой за стенку, пока шла по прогулочной дорожке к ближайшей лестнице. Она очень жалела, что уехала из Моровии, хотя и понимала, что была бы Рафаэлю обузой. Ей представился оседланный конь. Она вскакивает на него и мчится в столицу… Ничего этого не будет. Нельзя. Глупо.
Внизу у каменной лестницы она увидела в свете факелов множество солдат, мечущихся туда-сюда и таскающих ружья и арбалеты. Они готовились защищать замок. Постояв еще немного, словно желая до конца осознать происходящее, Анни бросилась в дом и в свою комнату.
Здесь она рывком открыла сундук (ее одежда была в основном уже распакована) и стала бросать в разные стороны нижние юбки и платья, чулки и ночные рубашки. Наконец она нашла то, что искала — бриджи и рубашку. Она надела их, считая, что эта одежда сейчас ей больше подходит, и уже взялась за ботинки, как в комнату ворвалась Федра. Ее большие серые глаза стали как будто еще больше.
— Кончено! — крикнула принцесса. — Нас убьют!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Оранжевые и багровые языки пламени метались в темноте, поглощая нищету и роскошь, мечты и кошмары, верных и повстанцев. Хаос царил в ночи, и, когда Рафаэль смотрел на пылающий город из высокого окна парламента, его чувства были самые противоречивые.
Естественно, он был в отчаянии, потому что мир, который он знал и — несмотря на все его недостатки — искренне любил, мучился и умирал. В то же время он радовался тому, что Анни сейчас в безопасности за старинными стенами замка Сент-Джеймс. Его душу разрывали страдания и мятежников, и патриотов Бавии.
Но вместе с тем Рафаэль был счастлив. Анни Треваррен отдалась ему, и ее тело подарило ему восторг, какого он никогда прежде не испытывал. Анни опустошила его, исчерпала все потайные резервы его страсти, взяла все, что он только мог ей дать. Но, доведя его едва ли не до полного разрушения, она воскресила его.
На мгновение Рафаэль закрыл глаза и погрузился в сладостно-мучительные воспоминания о том счастье, которое он нашел в объятиях Анни, однако жестокое настоящее мешало ему предаваться приятным размышлениям и не оставляло его надолго.
На этот раз подошел невесть откуда взявшийся Барретт.
— Армия ждет твоего приказа — защищать Моровию или спасаться бегством, — торжественно произнес Эдмунд Барретт. — Ты принял решение?
Рафаэль молча прощался с родной страной, которую он знал и которая, возможно, всегда существовала только в его воображении — необозримые зеленые луга возле моря, где в ярко раскрашенных повозках странствуют ремесленники и пасутся среди холмов овцы. Решение уйти вызывало боль, как рана от копья.
— Конечно, — ответил он, переведя взгляд на бледное, встревоженное лицо Барретта. — Прошу тебя собрать отряд для защиты крестьян и мелких землевладельцев от мародерствующих мятежников. Я хочу вернуться в замок Сент-Джеймс. Надо обвенчать Федру, а потом ты, Барретт, проводишь мою сестру и ее мужа до границы Франции.
Барретт помрачнел. Тень разочарования или злости мелькнула в его глазах. Рафаэль толком не разобрал.
— А потом?
— Потом ты можешь идти на все четыре стороны. Распустишь своих людей и поедешь, куда хочешь. Ну, например, в Америку или в Австралию. На твое имя открыт счет в лондонском банке, там хватит на первое время.
Несколько минут Барретт молчал. Он смотрел в окно на горящий город. Наконец, все еще не поворачиваясь к Рафаэлю, он спросил:
— А что ты?
Рафаэль вздохнул, изо всех сил сохраняя спокойствие.
— Мы это уже обсуждали. Я останусь в Бавии.
— До тех пор, когда тут все разрушат, а тебя со связанными руками приведут в главный двор и повесят? — спросил Барретт.
Он не повысил голос, но его слова прозвучали язвительно.
Рафаэль сжал зубы, однако заставил себя расслабиться.
— Как мелодраматично, Барретт, — проговорил он. — Почему бы тебе не попробовать себя в писании пьес?
— Послушай, черт побери! — проскрежетал Барретт. — Я не уеду из этой проклятой страны без тебя. Если для этого мне придется избить тебя до потери сознания и увезти отсюда в мешке из-под ячменя, я это сделаю. — Задохнувшись от ярости, он остановился. — Боже мой, — продолжал он, — неужели ты, Рафаэль, думаешь, что я смогу жить спокойно, бросив в беде лучшего друга?
Ненадолго отвернувшись от окна, в котором плясало адское пламя, Рафаэль мягко проговорил:
— Твоя ответственность за меня закончится, Барретт, как только ты проскачешь по подъемному мосту замка Сент-Джеймс. Возможно, было бы лучше — и добрее — если бы ты оставил свои заботы уже сейчас.
На лице Барретта отразилась нешуточная внутренняя борьба.
— Мы дружим больше двадцати лет, — заметил он, едва сдерживая рвущийся наружу гнев. — При чем тут ответственность, Рафаэль? На мосту или сейчас — это конец, правда?
Рафаэль был на пределе: он всей душой боялся разрыва с Барреттом. Только прощание с Анни было страшнее этого. Но он считал необходимым подвести черту, чтобы ничто больше не связывало его и не мешало ему. Вот почему он старался говорить резко, большими шагами меряя комнату от окна к двери и обратно.
— Ради Бога, Барретт, ты бушуешь как женщина, которую только что бросил любовник. Успокойся и держи свои чувства при себе или уходи в отставку — либо одно, либо другое. У меня нет ни времени, ни желания выслушивать твои чувствительные откровения.
Барретт вскипел. Рафаэль чувствовал, что от него пышет жаром, как от раскаленной печи, но ничего больше не сказал до тех пор, пока они не спустились по широкой лестнице в огромный зал с мраморным полом. Здесь, вытянувшись по-военному, Барретт холодно, с официальной отчужденностью обратился к принцу: