Невеста Субботы
Шрифт:
— Олимпия, постой! Я… я могла бы тебе помочь.
Кузина замирает. Впервые она выглядит не раздраженной и не осовело-счастливой, как после опийных капель, а какой-то обычной. Усталая, всеми позабытая старая дева в мятом траурном платье.
— Ты — мне? — усмехается она — Уж извини, Флоранс, но мне поздновато помогать.
— На вот, читай, — Ди сует мне письмо, и я пробегаю глазами по размытым от слез строчкам.
Любезная моя Дезире, слова не в силах выразить глубину отчаяния, испытанного мною, когда я не застал Вас в условленном месте и в тот час, который Вы сами изволили назначить. Я могу лишь строить догадки о причинах столь внезапного изменения Ваших намерений и уповать, что
Да, Дезире, я возвращаюсь во Францию! Сразу по прибытии в Париж я вступлю в ряды защитников города и с оружием в руках буду оберегать его от германских орд. Но если Вы, подобно моему дядюшке, сочтете меня безрассудным юнцом, то будете далеки от истины. Природа наделила меня не только честью, но и честолюбием. Как Вам хорошо известно из газет, любезная Дезире, в начале сентября во Франции произошел государственный переворот. Имперский орел, годами клевавший печень честных тружеников, был наконец низвергнут. В эти дни, в дни великих свершений, моя родина нуждается в храбрецах, что займут место у кормила и поведут ее новым курсом. Это тот шанс, упустить который было бы преступной глупостью. Я верю — нет, я абсолютно уверен! — что в обновленной Франции сумею добиться многого. Снискав славу и обретя вес в обществе, я вернусь, дабы на коленях просить Вашей руки. Пока же я молю Бога о том, чтобы Вам хватило постоянства переждать разлуку.
В Париже я собираюсь остановиться в моем любимом «Отеле де Лувр» на рю де Риволи. Буду счастлив получить от Вас письмо, хотя ввиду тягот военного времени в нашей корреспонденции могут начаться перебои. Ваш пылкий поклонник,
Кто бы мог подумать, что жениха у моей сестры отобьет сама Дева Марианна!
— Вдруг его убьют на войне, как папу? — рыдает Дезире и мечется по комнате, втаптывая кирпичную крошку в щели между половицами. Немного же пользы принесла ей магия вуду! — А коли не убьют, так он останется в этом своем Париже, а тамошние девки все как одна вертихвостки, мне бабушка говорила. Быстро его взнуздают. Почему ему в Англии не сиделось? Почему он бросил меня, Фло, чем я ему не угодила?!
— Ты хотела повязать нитку кузнечику на лапку, вот он испугался и ускакал. Туда ему и дорога, трусу.
— Нет, Марсель вовсе не такой! Он… ты его плохо знаешь!.. Это я виновата, это со мной все, все не так!
— Напротив, милая, ты всем хороша. Будут на твоем веку и другие женихи. Мы с мсье Эвереттом о тебе позаботимся. Ты достойна большего, чем этот великовозрастный мальчишка без пенни за душой. Забудь его, ладно?
— Забудь?! О, Фло, что же ты такое говоришь… Погоди-ка!
Трясущимися руками она открывает шкатулку и вновь достает медальон из чистого золота, но изрядно поцарапанный. Подарок от Марселя. Сестра несет медальон в пригоршне, благоговейно, как редкую жемчужину, мне же видятся две корявые устричные створки. Едва сдерживаю дрожь, когда безделушка падает мне на колени. Зачем она тут?
— На прошлой неделе я отстригла у Марселя прядь волос на память. Чувствовало мое сердце, что пригодится! Вот, погляди, — вытаскивает она из медальона черную прядь и подносит к губам. — Этого хватит, чтобы ты сделала приворот.
Я возмущена до глубины души.
— Приворот? На мсье Дежардена?
— Да, Фло. Пусть ему осточертеет Франция и он воротится сюда, ко мне. Верни мне моего любимого.
Опустившись на колени перед моим креслом, она с мольбой заглядывает мне в глаза — и я вижу себя. На том раскаленном добела перекрестке, перед облитой ромом и усыпанной табаком корягой. Неужели я тоже выглядела так нелепо и жалко?
— Если ты заинтересована в возвращении Марселя, почему бы тебе не сделать приворот самой? Ты крутилась рядом, когда Роза учила меня колдовать. У тебя получится не хуже моего.
— Нет, не получится! Тебе великая сила дана, ведь ты мамбо, ты избранница Барона,
— Немедленно замолчи! — встряхиваю ее за плечи, пока она не назвала имя, которое я не считаю своим.
— Пожалуйста, Флоранс, что тебе стоит? Помнишь, ты сделала гри-гри тому негру-недоумку, груму в «Малом Тюильри», а потом неделю хвост распускала? Похвалялась, какая ты умница-разумница, как человеку помогла. Почему же ты не хочешь помочь мне, родной сестре?
— Роза говорила, что приворот — не детская забава, с такой магией шутки плохи, — втолковываю я. — Она источает сердце, лишает покоя, от нее попросту сходят с ума. Приворотом можно спасти семью, вернув загулявшего мужа, но никогда, ни при каких условиях не следует делать приворот на человека, который… который тебя совсем не любит.
Голова Дезире дергается назад, как от пощечины, и на щеках проступают алые пятна с неровными краями. Сестра встает, поправив сбившийся набок турнюр, и смотрит на меня сверху вниз, долго и молча. От тягостного молчания мне хочется втянуть голову в плечи, но я знаю, что должна быть тверда. Когда-то я принесла за нее жертву и намерена получить все, что мне причитается.
А причитается мне она. Она, Дезире. Это за ее жизнь я уплатила непомерную цену, и теперь она моя. Смерть никогда не упустит своего. Так почему же я должна уступить?
— Значит, не хочешь мне помогать, — подводит итог сестра. — Тогда я сама к нему поеду, раз уж его парижский адрес тут, в письме.
— Не вздумай! После такой дикой выходки он не возьмет тебя в жены.
— Что с того? Не женой ему буду, так любовницей — разница невелика.
Дезире вызывающе вскидывает подбородок, и гагатовые бусы подпрыгивают на ее пышной груди. Раньше траурные украшения не бросались мне в глаза, но сейчас я замечаю, что она увешана ими, как болотный кипарис — гирляндами испанского мха. Бусы с гагатовым крестиком, огромные продолговатые серьги-камеи, брошь в виде женской кисти, придерживающей венок, по три браслета на каждом запястье. Смерть тети для нее лишь повод обновить гардероб.
«Вот и всплыла правда про твою полуночницу-сестру».
– Нет, ты никуда не поедешь.
— Поеду. Или ты перехватишь меня на полпути, как давеча? — подбоченивается Дезире. — Впредь я буду шустрее, сестрица, не дам подкрасться ко мне со спины.
— Я найду тебя, где бы ты ни обреталась, и ты сама отлично это знаешь.
— А как ты меня найдешь? Как, Фло? Я не беглая посреди болот, чтоб спустить собак по моему следу… Или ты попросишь его, своего истинного жениха, приволочь меня силком и бросить у твоих ног?
— Может и попрошу.
Дезире привыкла добиваться всего нахрапом, оглушая оппонента истошным криком и сбивая с толку одним лишь масштабом своих притязаний. Но со мной этот номер не пройдет. Я-то знаю, что лишь тот выигрывает в битве, кто сможет дольше сохранять спокойствие. Как Джулиан Эверетт. Его главное оружие — улыбка, которая показалась бы жалкой гримасой, если бы за ней не скрывались невозмутимая мощь и способность в любой миг покарать ослушника. Вот так мы, белые, вершим дела.
Неужели ты еще этого не поняла, Дезире? Глупая моя сестренка, как же я тебя отпущу?
— Ты останешься здесь, — спокойно, без лишних драматических эффектов, говорю я. — И дождешься, когда я выйду замуж за мсье Эверетта, после чего у тебя появится и приданое, и репутация, и все, что пожелаешь. И вот тогда ты найдешь себе мужа, способного оценить тебя по достоинству.
— По достоинству? — восклицает Дезире, теребя бусы. — О господи, Фло, неужели ты сама веришь в эти сказки? В то, что хоть кто-нибудь пожелает взять меня в законные жены? Посмотри на меня, сестра. Увидь ты, наконец, кто я на самом деле. Я — квартеронка, я — бывшая рабыня, и мужчины хотят от меня только одного. И они правы. Я не богата и не знатна, не умна и не могу, как ты, рассуждать о книжках часами напролет, поэтому им нужно только мое тело. Ну и пусть берут что хотят. Я вещь, а вещи для того и нужны, чтобы ими пользовались.