Невеста в жертву
Шрифт:
Глупышка. Верит в ту бестолковую сказку о чувстве свойственном лишь дуракам и наивным детям. Нет любви! Нет! Он знал точно, обойдя свет несколько сотен раз, в своих одиноких путешествиях. Монахини придают веру в своих богов, стоит нашептать им на ушко нежностей, родители продают своих детей за хороший мешочек монет, друг вонзит в спину нож, стоит только навести на него мысли о предательстве.
Любви нет! Это блажь!
Но какого черта ему кажется, что его крепость из отчуждения и равнодушия хрустит и осыпается, словно своей мелкой ладошкой, которую она прижимала
Это бесило. Это не поддавалось контролю. И самое худшее — это ее эмоции, ради которых он и затеял весь этот фарс.
Грусть.
Она въедливой ржавчиной съедала его броню, угрожая пробраться внутрь, отравить кожу и кости. И стряхнуть ее, как он стряхнул ее пальцы со своего тела, уже не выходило. Противно выворачивало наизнанку, мерзко мутило от проглоченной грусти. О нем!
Она грустила о нем!
Это было невыносимо, для того, кто забыл какая тоска на вкус.
Кто-кто, а он точно этого не стоил. Жалкий, запертый демон, способный только на то, чтобы упиваться в собственно одиночестве и делать вид, что его не тревожит собственная судьба.
Он врал сам себе, не осмысленно переступая ту черту, когда даже в собственной спальне не снимается маска. Он прилипла к нему, прикипела, и стала частью голой плоти, что была под ней.
Он один. И скорее всего, эта девчонка, самое ужасное решение в его жизни. Она расшатывала его привычный мир, своими огромными глазищами и сочными губами которые так приятно было сминать хоть и в вынужденном, но поцелуе.
Черт! Демоница!
Как она могла, как успела так забраться в его голову, что сидя уже несколько минут в обеденной, он молча пялиться в стену? Что за мягкосердечность?!
Но перед глазами упрямо поднималась картинка ее тонких плеч, покрытых бисером из капель влаги, скатившихся с волос, зелень глаз с золотыми вкраплениями и тонкие пальцы, от которых шло живое тепло.
Больше малодушия, Инк!
Приказав самому себе думать о чем-то приземленном, дабы стряхнуть с волос воспоминания о ее липкой грусти, представил то, к чему привык.
Похоть, животную грубость и жестокость. Как член мягко входит меж девичьих ног, вдалбливаясь с пошлым шлепком. Как они стонут, пытаясь скрыть свою желание, прикрывая его паутинкой страха, когда он берет их. Входит без спроса и долгих прелюдий. Жадно и голодно.
Так то лучше.
Привычное состояние возвращалось, и он даже успел похвалить себя за столь быстрое отвлечение, как фантомный поцелуй загорелся на губах. Его собственный мозг предавал его насылая образы ее худенького тела на его коленях, доверчиво льнувшего, словно изголодавшаяся по ласке кошка.
Хотелось бы так.
Проекции в голове были столь реальны, что казалось можно провести ладонями по изгибу талии, в который раз поражаясь ее теплу, поднять пальцы выше и погладить розовые вишни сосков, выбивая из нее тихое восторженное дыхание, жаром опалившее кожу.
Потереть их подушечками пальцев, бережно и осторожно, проглатывая страстный порыв втянуть их в свой рот и обвести языком, поднимая вершинки в твердые камушки. Посасывать их, чуть сжимая зубами до хриплого стона и ее пальцев, сжимающих его волосы в крепкой откровенной страсти.
Черт!
Черт! Черт! Черт!
Не выдержав, с размаху бросил кубок в стену, наблюдая за тем как жидкость мокрой кляксой растекается по камню, тут же впитываясь и исчезая. Крепость забирает все. Жадная, ненасытная ловушка отнимает все, что ей дают. Вытягивает жизнь из всего живого, забирает его собственные силы.
И она явно оголодала.
Ей не хватило тех девушек, что сгинули в ее коридорах, она хочет еще. Хотя бы одну. Ту, что сейчас должна была идти к нему, чтобы сесть напротив и с видом невинного оленя бросать в него грустные взгляды. Ту, от которой у него такие странные фантазии о взаимности.
Но такие сладкие, тягучие как патока…
Но грудь кольнуло, поднимая с места и заставляя ветром мчаться к собственной спальне.
Чтобы спасти глупую девчонку!
Крепость не прощает промедлений.
Глава 18
Подняв глаза, я даже не успела напугаться, как огромные камни посыпались мне на голову, словно пытаясь похоронить заживо. Успев закрыться ладошками, я почти сразу упала на колени, получив болезненный удар в плечо, и теряя равновесие.
Меня все заваливало и заваливало, полностью накрывая каменным одеялом, и только когда громкий звук стал тише, превратившись в шуршание падающего песка, я поняла насколько сильно мне больно.
Все тело ныло, острые грани изрезали кожу, а бровь кажется треснула, потому как лоб был влажным и глаза слиплись от противного тепла.
Не могу подняться, слишком тяжело. Камни весят целую тонну, и сил чтобы сдвинуть их хоть чуть-чуть во мне совершенно не осталось. Даже на одну единственную попытку, я не приберегла сил, пытаясь просто дышать в маленький кармашек воздуха, который я огородила вовремя выставленными руками.
— Сараааам… Хке…Хке!… — Простонала я, но даже мне самой собственный голос показался настолько слабым, что его даже призрак не услышал бы. — Помогите….
Голова становилась все тяжелее, сознание наполняется темной пеленой, так громко гудящей, что я морщусь, но от этого становиться только хуже. Дышать все сложнее, камни давят на грудь, сминая под своим весом ребра и кажется, секунда, и они треснут, проламывая меня.
— Мимирель! — Знакомый голос гудел где-то в воздухе, но сквозь туман, я не могла вспомнить его владельца. — Мимирель!
Давящий вес становился все меньше, только громкий грохот разбивающихся о стены камней пульсацией отдавался в голову, вынуждая меня не терять сознание.
— Мими…. — Только ощутив свежий воздух, я открыла глаза, с усмешкой понимая, что воздух подземелья сейчас кажется мне едва ли не самым вкусным, после плена каменного завала. — Впитывай!
Рядом со мной сидел Инк, аккуратно разворачивая меня и укладывая на свои ноги, так, чтобы сильно не давить на израненную кожу. Он повернул мою голову к себе, уложив на собственное плечо, и свободной рукой поднес огонь ближе ко мне.