Невеста вечности
Шрифт:
Он опустил в чашки чайные пакетики и сейчас заваривал их, стоя спиной к Кате, не смотрел, как она выходит из душа.
Он снял плащ и пиджак, снял галстук. Рукава белой сорочки засучил до локтей. Он делал бутерброды с ветчиной. К счастью, батон он взял нарезной, уже разделанный на ломтики.
Катя скромненько села на кровать. Босые ноги ее сразу замерзли после душа, потому что из-под двери, из коридора, дуло.
– Батареи у них тут греют неважно, – заметил Страшилин.
Он обернулся и…
Катя отметила –
– Прошу к столу, – сказал он, – чем богаты.
Катя взяла бутерброд и кружку с чаем.
– Завтра вы с утра тут в администрации и на совещании? – спросила она.
– Да, придется. Языки начнут молоть вовсю. Уже начали. – Страшилин жевал бутерброд. – Я вам оставлю машину, вы отдыхайте часов до одиннадцати, даже до обеда тут. К обеду приедете в отдел и подождете меня, а потом мы с вами поедем в монастырь к игуменье Евсевии или где она там еще – в клинике, у врачей. Короче, найдем, где бы она ни пряталась.
– Вы не стали задерживать этих троих.
– У меня нет прямых доказательств причастности их к убийству Уфимцева, – ответил Страшилин. – Эти их художества в часовне – до сих пор не понятно, прямое или косвенное отношение все это имеет к делу, которое мы расследуем.
– Но вам казалось все это чрезвычайно важным сегодня утром.
– Это важно, – сказал Страшилин, – это очень важно, только…
Катя смотрела на него – вот он опять умолк, как и тогда. Пьет чай, думает о чем-то.
– Сестра Римма там, в часовне, упомянула о вашем отце, – сказала она.
– Мне сорок, нетрудно предположить, что я уже потерял своих родителей.
– Да, но у многих людей вашего возраста родители живы-здоровы.
– Моего возраста? – он усмехнулся. – Такой преклонный мой возраст?
– Нет, но… Я заметила, что у сестры Риммы своеобразная манера – она пытается наладить личный контакт и выбирает очень болезненные темы. Как с Гуляевым, так и с вами.
– Она же жрица смерти. Таковой себя воображает. – Страшилин еще подлил Кате кипятка из чайника. – Не нужно придавать этому значение.
– Чему?
– Тому, что она так себя ведет. Видимо, когда она подбирала себе единомышленников там, в монастыре, она не случайно выбрала этих двух – Инну и Пинну. Обеих смерть коснулась так, что они, по сути, получили глубокую душевную травму. Тот, кто травмирован, тот легко подчиняется. Это сестра Римма – Маргарита Полторак – смекнула и решила использовать. Этот же самый ход она пробует и с остальными.
– Опять логично, – согласилась Катя. – Как, например, с Балашовой, соседкой. У той умер ребенок, и она боится за остальных своих детей. А вы правильно подметили тогда, во время допроса, что она нам лжет, то есть не лжет, а не все рассказывает. Теперь понятно, почему она даже не упомянула о знакомстве Уфимцева с матушками-монашками. И все же…
– Что все же?
– Участкового Гуляева сестра Римма повергла в шок своей осведомленностью о происшествии, то есть о его личной трагедии, о которой, по его мнению, никто не знал.
– А он решил, что это сама Смерть ей на ухо нашептала? – спросил Страшилин.
– Такого он мне не сказал, но знаете…
– Как вы это подметили – все слишком экзотично, – усмехнулся Страшилин.
Но усмешка вышла какой-то невеселой.
– Ну, теперь я тоже в душ. – Он допил чай и поднялся.
Начал медленно расстегивать пуговицы на своей белой сорочке. Под ней не оказалось майки, голый торс, волосы на груди.
Катя дождалась, когда он включит воду в душе, и разобрала постель, нырнула под одеяло. Сначала отползла на самый дальний край кровати – к окну. Потом подумала – нет, тут столько места остается, еще решит, что это – намек, приглашение.
Она легла на середину кровати. И быстро стянула водолазку, укуталась одеялом до подбородка.
Из ванной Страшилин появился на удивление быстро – с мокрыми волосами и в одних трусах.
Катя старалась не смотреть – как и что. Полный мужчина.
Страшилин начал возиться с раскладушкой, прилаживая ее между кроватью и столом так, чтобы в тесном номере оставался свободный проход к двери ванной. Оказалось, что дежурная не забыла и матрас. Он положил его на раскладушку, постелил простыню, забрал пожертвованные Катей подушку и одеяло.
– Спокойной ночи, – сказал он, – я тушу свет.
Катя тут же протянула руку и включила ночник на столике возле кровати.
Сумрак в номере. Раскладушка затрещала под тяжестью грузного тела.
– Между прочим, я храплю во сне, – признался Страшилин.
– Ничего, – ответила Катя.
– Лампу не погасите?
– Пусть пока… потом, ладно?
– Ладно, – Страшилин усмехнулся. Он лежал на спине, укрытый одеялом лишь до пояса. То есть полуголый.
– Спокойной ночи, – сказала Катя.
– Угу, – он хмыкнул.
Катя закрыла глаза. Сон, сон, где же ты, добрый сон? Раскладушка заскрипела, и она тут же вперилась – чего это он там?
Она дико, мучительно жалела, что не уехала в Москву, как он и предлагал. Эта ночь в одном номере… нет, так не годится. Как бы шумно он ни вздыхал сейчас, ни ворочался – нет, нет, так не годится.
– Можно я закурю? – спросил Страшилин.
– Ой, нет, я…
– Надо покурить, – он приподнялся на высокой подушке. – Катя…
– Что, Андрей Аркадьевич?
– Пожалуйста, не бойтесь меня.
– Я не боюсь, что вы…
– Я же вижу, вы как воробей встрепанный. Я – ничего. Мое вам слово. Только можно я закурю?
– Курите.
Огонек сигареты…
Катя снова закрыла глаза. Все тело ее ломило от усталости. Нужен отдых… Сон, сон, добрый сон…
Огонек сигареты…