Невидимая смерть
Шрифт:
– А кто еще у нас занимается делением урана? – заинтересовавшись, Юстин развернулся лицом к Хаусхо-феру.
– Помимо Хаутерманса, Макс фон Лауэ, Вернер Гейзенберг, Карл Фридрих Вейцзекер.
«Любопытная могла бы выйти комбинация», – подумал Юстин, если бы ему дали возможность этим заняться, но, скорее всего, не позволят: внутренние дела – прерогатива гестапо, а Канарис впал в немилость, и эсэсовцы начали прибирать к рукам абвер. Вздохнув, он спросил:
– И что вы намерены делать?
– Я сразу решил написать фюреру. Как-никак он помнит меня. Но… будет замешан сын. А если переступить через него, если дело касается судьбы империи?
Юстин догадался: Хаусхофер попал в щекотливое положение и теперь ждет совета. А что он, Юстин, может предложить? Послать Альбрехта и его товарищей на гестаповскую дыбу? Разве можно силой заставить изобретать то, чего не хотят изобрести? Вспомнился Порше. Тот, как
Хаусхофер терпеливо ждал, что скажет Юстин. В глубине ожесточившегося сердца он уже принял решение, однако хотел услышать слова одобрения и поддержки. Юстин же высказал нечто другое:
– Семь лет назад я пришел к вам. Вы, генерал, приняли горячее участие в моей судьбе. Вы отдали бы меня гестаповцам, выскажи я свободное слово? Для правды никогда нет подходящего времени, но ее говорить нужно всегда.
Карл раздраженно потянулся к коробке сигар.
– Пробовали вы когда-нибудь понять Альбрехта и его друзей? – продолжал Юстин. – Может быть, правы они, а не мы? Вы видите, как уменьшаются нормы продовольствия, на фронтах гибнут немецкие парни, от блока отпала Италия, миллионы голодных рабов, захваченных нами, не в состоянии уже не только работать, но просто передвигать ноги. Разве такой мы хотели установить «новый порядок»?
– Гитлер извратил чистую геополитику. Он никогда не понимал принципов этой науки, сообщенных ему Гессом в самых общих чертах, – произнес Карл, бросая сигару обратно.
– Вот и не будем спешить, – подхватил Юстин. – Время рассудит, кто был прав, а кто виноват.
– Почему вы редко стали навещать меня? – спросил Хаусхофер, решив перевести разговор на другое.
– Очень много работы, мой генерал. Сдается, наш абвер дышит на ладан. Мы допустили очень много крупных просчетов.
– Да-а. Теперь и вам не позавидуешь. Мой «Национальный союз немцев за границей» тоже подчинил себе Вальтер Шелленберг из СС. Я лишь номинально числюсь его шефом, там получаю паек и жалованье.
– Что ж, каждый несет свой крест, – проговорил Юстин, прощаясь [14] .
4
Дома Юстина ожидал удар с той стороны, откуда он и предположить не мог. В почтовом ящике обнаружил письмо из Бишофсгейма. Писала жена мнимоглухого дорффюрера: Линда сошлась с ее мужем и открыто заявляет, что готова на развод с ним, Юстином. «Мы поменялись местами, – писала рыжая, как помнится, баварка с ярко накрашенным ртом. – Я переехала к фрау Цвиташек, а ваша стерва заняла дом моего Рольфа. Конечно, она много моложе и красивей, но нельзя же столь оголтело разрушать порядочную германскую семью, каковой она считалась до недавнего времени».
14
Надо полагать, Карл Хаусхофер все же донес на сына в гестапо. Альбрехт был посажен в тюрьму за антинацистскую деятельность. Там писал стихи, которые позже отнесли к волнующим документам литературы Сопротивления. Они создавались теми, кто, не будучи поэтами, свои последние раздумья выражали не иначе, как в поэтической форме. «Стихи из камер смерти» поражали своей человечностью, чистотой, верой в грядущие лучшие дни. В апреле 1945 года перед строем эсэсовцев, приготовившихся к расстрелу, географ Альбрехт Хаусхофер держал рукопись сонетов. Один из солдат вырвал их из мертвых рук, но предусмотрительно сохранил. В 1946 году они вышли в свет под названием «Моабитские сонеты».
Идеи же Хаусхофера-геополитика переняла группа американских географов во главе с Уолшем. Уолш читал лекции в Джорджтаунской дипломатической школе. В 1945 году новый президент Трумэн официально объявил о претензии на мировое господство и руководящую роль США в мире. Ему потребовалась геополитика, чтобы «американские дипломаты научились пользоваться медным кастетом под прикрытием
Уолш выехал в поверженную Германию, добился освобождения из Нюрнбергской тюрьмы Карла Хаусхофера. Тот, по его словам, производил впечатление «не старого гордого генерала, а скорее мелкобуржуазного интеллигента, который готов был снова предать свой народ, чтобы спасти себя и свою шкуру».
После тюрьмы Хаусхофер отправился в свое имение в Баварских Альпах, где в 1923 году скрывались Гитлер и Гесс. На заседаниях Международного трибунала предметом обсуждения была его «научная» теория. Когда же возникла необходимость еще раз допросить Хаусхофера в связи с деятельностью «Национального союза немцев, живущих за границей», связанного с высшим руководством СС, он покончил с собой. Это произошло 10 марта 1946 года.
Первое, что пришло в голову, это немедленно мчаться в Бишофсгейм, выяснить все на месте. То-то от Линды долго не было известий. Неужели его она поменяла на того прыщавого борова, который улизнул от службы и теперь в городке развращает чужих жен? Он бросился к «опелю», но вспомнил, что давно не заправлялся, а в запасе бензина не было. Заправочные колонки из-за позднего времени не работали. Да и следовало отпроситься дня на два-три, поскольку в отделе прежних вольностей поубавилось. Новый начальник подполковник Генерального штаба Ханзен, заменивший Пикенброка, сразу дал понять, что разболтанности не потерпит, и завел журнал, где следовало отмечаться, куда и когда сотрудник отправляется по служебным делам. Личных забот он не признавал. Этот худощавый, жилистый человек с проседью в темных волосах начисто был лишен эмоций, изобретательности, рискованного экспромта, чем в избытке был наделен его предшественник. Он обладал холодным, отрегулированным умом, жестоким сердцем. Нет, к нему обращаться бесполезно.
Ночь казалась бесконечной. Юстина терзали обида и ревность, злоба и отчаяние. Под утро он открыл бутылку коньяка, но хмель не успокоил, а лишь измучил его. На службе майор Беербаум заметил его состояние, но ничего не сказал, молча положил на стол радиограмму из штаба «Валли». «Белый» благополучно перешел линию фронта и отправлен самолетом в Берлин. Тупо уставившись в функабверовский бланк, Юстин подумал, что уж теперь-то Ханзен не даст отпуск ни под каким видом. Надо ждать Виктора, расспросить о подробностях, чтобы потом составить дельный отчет.
В обеденный перерыв он зашел на почту и дал телеграмму Линде с невинным текстом: «Обеспокоен молчанием, здоровьем твоим и Эрика. Прошу телеграфировать». Ответ он получил утром следующего дня: «Ты виноват в случившемся – нельзя так долго оставлять женщину одну. Развод оформим по приезде. Квартиру в Далеме разрешаю взять себе. Я с сыном и Рольфом перееду на виллу в Ваннзее. Подробности письмом».
– Шлюха! – Юстин с силой скомкал бумагу и отшвырнул в сторону.
Мир, который создавал и которым жил, обрушился, как стена соседнего дома, куда угодила американская полутонная бомба. Осталась груда битых кирпичей, домашнего хлама, обгоревшей мебели… Опустились руки. Омертвела душа. Ненавистны стали сослуживцы и зловещее серое здание абвера, куда когда-то он входил с юношеским трепетом. Абвер пережил свой зенит, теперь начался его закат. Все чаще военная разведка стала совершать чудовищные «ляпы», как в операциях «Эрна», «Тамара», «Шамиль», «Мурманская железная дорога» и других. Особенно много провалов обрушилось на абвер после сражения на Курской дуге. Русские наносили удары там, где не предвиделось никакого наступления, или вдруг, словно из-под земли, в бою появлялись столь значительные массы советской пехоты и техники, о существовании которых немцы и не подозревали.
Из телеграммы «Белого», сообщавшего о каком-то танковом противоминном трале и созданной специальной части на Воронежском фронте, Юстин понял, что получил в руки великолепный шанс реабилитировать абвер. Теперь не надо посылать дорогостоящих агентов в советский тыл, лить кровь фронтовых разведчиков, чтобы выяснить, на каком направлении русские собираются наступать. Достаточно обнаружить эту часть и не спускать с нее глаз. Куда двинется она, там и надо укреплять оборону. Перспектива такого дешевого и действенного вида разведки показалась Юстину столь увлекательной, что он решил не выпускать ее из своих рук.
Еще больше он утвердился в этом намерении, когда наконец появился Виктор Шувалов, похудевший, усталый, но бодрый. Он привез чертежи и описание этого тральщика. Сам факт появления такого агрегата у танкистов Красной армии говорил сам за себя. Отныне русские собирались вести только наступательные операции, что и соответствовало действительности.
«Вот и выход, – с облегчением подумал Юстин. – Уеду на фронт, буду следить за русским соединением тральщиков и, как оракул, начну вещать о русских замыслах… И навсегда покончу с Линдой. Измены я ей больше не прощу».