Невидимка с Фэрриерс-лейн

Перри Энн

Питт пришел к Ламберту рано утром. Тот выглядел немного заспанным и очень недовольным их новой встречей.

– Больше мне нечего вам сказать, – начал он прежде, чем инспектор успел задать первый вопрос.

– Полагаю, что иначе вы рассказали бы мне все при первой встрече.

Томас надеялся, что его слова прозвучали без всякого подтекста. В голове мелькнула мысль, не является ли Ламберт членом «Узкого круга». Как бы то ни было, ему претило проверять работу другого человека, словно он собирается выявить какую-то капитальную ошибку. Однако выбора не было. Томас посмотрел на измятое, сердитое лицо Ламберта. На его месте Питт тоже был бы недоволен,

но, как он уже говорил Драммонду, все равно надо знать правду. Гораздо хуже – неуверенность, когда не спишь всю ночь и думаешь, думаешь так и этак, снова и снова прокручивая в мозгу одно и то же, пока возможная ошибка не покажется реальной, пока все не омрачит сознание вины – тогда исчезнет уверенность в своих силах и все твои решения покажутся несостоятельными.

Томас снова взглянул на Ламберта, неудобно сидящего в кресле.

– Вы, очевидно, не хотите знать правду? – спросил он прямо.

– Я все знаю, – Ламберт отвел глаза. – Доказательства были исчерпывающие. У меня на руках имеется достаточно свежих дел, чтобы снова вникать в дела давно законченные. – Он посмотрел на Питта раздраженно и немного виновато. – Да, мы проводили то расследование и процесс довольно поспешно, это я признаю. Не скажу, что сейчас я действовал бы совершенно так же, как тогда, при условии, что мне было бы предоставлено больше времени для обдумывания, и без того, чтобы меня каждый день подгоняли. Но, смею сказать, и вы бы проводили некоторые расследования иначе, если бы нынче вам представилась новая возможность. Начиная с Хайгейтского дела.

– Да, это так, – ответил тихо Питт, с болью вспоминая, как он не смог предотвратить вторую смерть. – Тем не менее я намерен снова рассмотреть дело об убийстве на Фэрриерс-лейн. Я ничего не хочу делать без вас, хотя и придется, если вы меня вынудите. – Питт посмотрел в несчастные глаза Ламберта. – Если вы уверены, что по существу дела не допустили ошибки, то я только лишний раз это докажу, вот и все. Ради бога, старина, я совершенно не стремлюсь искать ошибки в ваших действиях – лишь хочу быть уверенным в фактах. Я знаю, что это такое – работать, когда на тебя давят газеты, когда каждый день от тебя требуют результатов, когда люди поносят тебя на улицах, а заместитель комиссара начинает тяжело дышать при виде тебя и требует ежедневного отчета о проделанной работе, когда премьер-министру приходится отвечать на запросы в Палате общин…

– Но такого дела у вас не было никогда в жизни, – с горечью возразил Ламберт, несколько смягчившись.

– Могу я посмотреть материалы допросов и попросить Патерсона помочь мне найти всех свидетелей?

– Вы можете поговорить с Патерсоном, но я не могу отдать его в ваше распоряжение и позволить ходить по округе вместе с вами. Он может рассказать, что помнит. Имена вы узнаете из протоколов суда. А свидетели, где они сейчас? Вам самому придется искать их, – Ламберт встал, – и вам никогда не удастся найти никого, кто видел, как Годмен выходит из переулка. Половины из них уже наверняка нет в живых. Швейцар покажет то же самое, мальчишка – единственный, кто действительно видел Годмена, – совершенно не надежен. Хотя цветочница все еще продает цветы на том же самом месте, и Патерсон до сих пор служит в полиции.

– Спасибо.

Ламберт подошел к двери и распахнул ее. Позвав сержанта, он приказал доставить протоколы по делу об убийстве на Фэрриерс-лейн, затем опять вошел в кабинет и хмуро взглянул на Питта.

– Если что-нибудь найдете, я хотел бы, чтобы вы меня известили.

– Конечно.

Сержант с документами вошел прежде, чем Питт успел ответить более пространно. Томас поблагодарил его и ушел с бумагами в маленькую комнату, указанную Ламбертом. Там он прочитал показания Джошуа Филдинга, Тамар Маколи и наполовину – театрального швейцара, когда вошел сержант Патерсон. Он выглядел встревоженным, но в нем не заметно было ни раздражения, ни малейшей обиды.

– Вы хотели меня видеть, сэр?

– Да, пожалуйста. – И Питт указал на стул напротив.

Патерсон неохотно сел. Лицо у него было недоумевающее.

– Расскажите мне опять все, что помните по делу о Фэрриерс-лейн, – попросил Питт. – Начните с того момента, когда вы только услышали о нем.

Сержант легонько вздохнул и начал:

– Я был на дежурстве с самого раннего утра. Констебль прислал сообщить, что подручный кузнеца на Фэрриерс-лейн нашел ужасающий труп во дворе конюшни, так что меня сразу послали посмотреть, что там приключилось. – Патерсон взглянул на Питта. – Мы иногда получаем такие вот сообщения, но потом оказывается, что это пьяный или же умер кто-нибудь сам собой. Я направился туда сразу же – и увидел, что констебль Мэдсон стоит у выхода с Фэрриерс-лейн, белый как простыня, впору самого хоронить.

Голос у Патерсона был глухим и монотонным, словно, много раз рассказывая о тех событиях, он переживал их как в первый.

– Тогда, едва только рассвело, Мэдсон повел меня во двор конюшни и кузницы, и как только я вошел и повернулся, то сразу это и увидел. – Он запнулся, но потом взял себя в руки. – Он был прибит к двери конюшни гвоздями, как, прошу прощения, сэр, Христос на распятии, – большие гвозди в ладонях, запястьях и ступнях. Наверное, для того, чтобы тело не упало. – Лицо Патерсона побелело, на губе выступили бисеринки пота. – Никогда не забуду, сколько ни проживу на свете. Страшнее ничего не видел. Вот все думаю, как человек мог сделать такое с другим человеком…

– Согласно медицинской экспертизе, он был уже мертв, когда с ним такое сделали, – мягко ответил Питт.

Щеки Патерсона покрылись пятнами.

– Вы хотите сказать, что от этого дело становится не таким страшным? – спросил он хрипло. – Нет, это все равно кощунство!

Питт хотел сказать, что убийца так, очевидно, не считал, но понял, что этот сердитый молодой человек его слова не услышит – он все еще кипел яростным негодованием, все так же возмущался жестокостью и насилием и мысленно ужасался, как и пять лет назад. Ненависть человека к человеку ранила его на всю жизнь.

– Да, конечно, – согласился Томас, – но все же отчасти утешает то, что он не мог уже чувствовать боли. И вообще мог умереть очень быстро, отчего, конечно, его близким вряд ли было легче.

– Может быть. – Лицо Патерсона было напряжено, тело неподвижно. – Но по мне так это без разницы, если есть такие звери, на это способные. А если вы хотите сказать, что раз он распял мертвого, это может что-то извинить, то нет, сэр, я думаю, что вы ошибаетесь. – Он словно съежился, опять вспомнив, как ужасное зрелище повергло его в ярость и страх одновременно. – Если бы убийцу можно было повесить во второй раз, я бы сам вызвался это сделать.

Питт промолчал.

– А как вы думаете, Годмен или кто-то другой способен был поднять тело и прибить его к двери? Мертвое тело чрезвычайно тяжело, его трудно поднять, не говоря уж о том, чтобы поставить на ноги и держать, в то же время прибивая за руки или запястья.

– Понятия не имею, – скорчил гримасу Патерсон, глядя на инспектора удивленно и с отвращением. – Я часто сам об этом думал; даже спросил его тогда, когда мы его арестовали. Но он твердил только, что это, мол, не он… – Патерсон презрительно усмехнулся. – Но, может, у сумасшедших силы на десятерых? Так люди говорят… Нет, это он сделал, факт. Разве только вы узнали, что ему еще кто-то помогал… Вы разыскиваете сообщника?