Невидимки
Шрифт:
Когда дела Мануса стремительно пошли на спад, нам пришлось начать ежедневно ходить в спортзал. Иногда по два раза в день.
Аэробика, строгие ограничения в питании, загар в солярии.
Манус занимался бодибилдингом, если считать, что основная составляющая бодибилдинга - это выпивание шесть раз в день над кухонной раковиной какой-то гадости прямо из миксера.
Нижнее белье Манус стал выписывать из-за границы. У нас в стране такого не производят. Эти мешочки на веревках, созданные из так называемого микрофила-ментного волокна, он натягивал
Задавал и другие вопросы, все время требуя, чтобы я представила себе, что я парень-гей.
– Может, мне следует подстричь волосы на лобке?
– спрашивал он.
– Может, я смотрюсь отчаявшимся? Или отчужденным? Может, у меня недостаточно широкая грудь? Или чересчур широкая?
Манусу было невыносимо думать, что геи принимают его за тупую корову.
Он боялся выглядеть слишком "по-голубому" и постоянно твердил, что геи любят парней, которые действуют прямо и честно.
– Не хочу, чтобы они смотрели на меня как на жирную пассивную задницу, - говорил он.
– Чтобы думали, что я готов дать каждому.
Где- то на заднем плане постоянно маячила перспектива его перевода на нормальную службу, туда, где в тебя стреляют. Стреляют преступники, которым нечего терять. И с каждым днем эта перспектива все сильнее грозила превратиться в реальность. Ведь в Вашингтон-парке Манус мог поймать теперь только туристов в возрасте, но и это у него уже не выходило. А командование округа все чаще и чаще поднимало вопрос о подготовке человека для его замены.
Каждый день Манус затягивал свою задницу причудливыми штуковинами с серебристыми веревками, штуковинами, расписанными изображениями животных - зебр, тигров, леопардовых пятен, оцелотов, гепардов, пантер, пум, и долго крутился перед зеркалом, рассматривая себя спереди, сзади и с обоих боков. Он примерял то одни, то другие замысловатые трусики, пока не замечал, что уже опаздывает.
– Вот эти трусы принесут мне удачу, - говорил он.
– Как ты считаешь?
Я постоянно уверяла себя, что люблю этого типа.
Манус спрашивал: "Как ты считаешь?" Как я могла считать? В его делах мне, естественно, не хватало опыта. И я не могла приложить ума, где его набраться.
После Лас-Вегаса мы взяли напрокат семейный фургон.
Эберхард Фабер превратился в Хьюлетта Пакарда. Бренди носила длинное хлопковое белое платье с завязками на боках и огромным разрезом на юбке, абсолютно не подходящее для благопристойного штата Юта.
Мы остановились у Великого Соленого озера, чтобы попробовать его лечебную воду.
Само собой, на самом-то деле нас интересовала вовсе не вода.
Я постоянно писала на песке и на покрывавшем машину слое пыли.
возможно, твоя сестра в следующем городе.
проглоти еще. несколько таблеток викодина.
После того как Манус утратил способность привлекать мужчин как потенциальный партнер по сексу, он начал покупать журналы для гомосексуалистов и посещать гей-клубы.
– Я должен изучить их вкусы. Поэтому и решил, что обязан наведываться в эти заведения. Можешь составлять мне компанию, только стой подальше. Не хочу, чтобы от меня исходили неверные сигналы.
После Юты, в Бьютте, Бренди переделала Хьюлетта Пакарда в Харпера Коллинза.
В Монтане мы взяли напрокат "форд проуб".
Я сидела на тесном заднем сиденье, а Харпер то и дело сообщал:
– Сто десять миль в час.
Мы с Бренди пожимали плечами.
Превышение скорости в таком огромном штате, как Монтана, не столь страшное преступление, как где бы то ни было в других местах.
В мотеле в Грейт-Фоллз я написала помадой на зеркале в ванной:
может, твоя сестра вообще не в Штатах?
Итак, желая сохранить работу Мануса, мы начали ходить с ним в гсй-бары.
Я сидела в одиночестве и размышляла над тем, что мужчины как-то по-другому оценивают красоту друг друга. А Манус строил направо и налево глазки, танцевал, покупал и отправлял выпивку тем парням, которые, как ему казалось, могут им заинтересоваться.
Время от времени он усаживался на высокий стул у стойки рядом со мной и как можно более тихо и незаметно говорил:
– Не могу поверить, что этот мальчик с тем типом.
– Он едва заметно кивал на парня, о котором вел речь.
– На прошлой неделе я пытался с ним заигрывать, но так и не получил от него ни капли внимания. Неужели, ну неужели я хуже его дружка, этого белобрысого недоделка?
Манус склонялся к своему стакану и бормотал:
– Парней не поймешь… Я была с ним согласна.
Я твердила себе, что все в порядке. Что отношения с любым мужчиной не могут быть идеальными. Что у нас с Манусом все изменится.
Перенесемся в Калгари канадской провинции Альберта, где Бренди съела суппозитории небалино в золотой фольге, решив, что это миндальные конфеты. Ей было так плохо, что, придя в себя, Бренди превратила Харпера Коллинза в Эддисона Уэсли.
В Калгари большую часть времени Бренди носила белую стеганую лыжную куртку с воротником из искусственного меха и нижнюю часть белого бикини от Донны Каран. Она выглядела забавно и ярко, и мы чувствовали себя свободными и популярными.
По вечерам Бренди облачалась в черные шерстяные брюки и платье-пальто длиной до пола в черно-белую полоску. Пуговицы она никогда не застегивала до конца.
Эддисон Уэсли еще в Калгари превратился в Нэша Рэмблера. Там же мы взяли напрокат другую машину - "кадиллак".
Перенесемся в Эдмонтон, провинция Альберта, где Нэш Рэмблер стал Альфой Ромео. Бренди носила коротюсенькие квадратные юбки-кринолины, черные колготки и ковбойские сапоги. И кожаное бюстье с изображением местного крупного рогатого скота, поднимающее грудь.
Мы сидим в одном милом баре в отеле Эдмонтона. Бренди говорит:
– Терпеть не могу, когда на стакане, в котором мартини, виден шов. Это попахивает дешевизной.