Невидимые знаки
Шрифт:
Может быть, мы и не разговаривали бы, но много бы занимались сексом. Очень, очень много.
Мы бы, вероятно, никогда не покидали наши песчаные кровати, посвящая себя всецело этому занятию, которое бы ощущалось так хорошо в сравнении с тяжелой работой.
Откуда тебе знать, что с ним было бы хорошо?
Я спрятала свою улыбку. Ох… я точно знала это. Я видела его в плавках. Я бросала украдкой взгляды на то, как он потягивался с утра и на то, как его притягательные грудные мышцы с силой сокращались.
— Скажи мне, — простонала Пиппа, когда я не ответила ей.
Я легко коснулась пальцем ее курносого носа.
— Ну, если ты мне обещаешь держать это в секрете. Ты поймала меня. На самом деле я русалка, и только что возвращалась после того, как навещала своего отца царя Тритона.
Ее рот открылся, и челюсть буквально упала на песок.
— СЕРЬЕЗНО?
Детский восторг на ее личике заставал меня чувствовать одновременно радость и печаль. Я была рада, что смогла привнести в ее жизнь немного магии, но это единственное, что я могла предложить.
— Да, и если ты будешь вести себя хорошо, то он сказал, что сможет навестить тебя.
Подозрение закралось в ее веру.
— Ты уверена? — Она ткнула меня пальцем в ногу. — Тогда где же твой хвост? Я никогда не видела тебя с хвостом, хотя мы плавали множество раз.
Я не знала, следует ли мне продолжать врать или разбить ее воображение о жестокую правду.
Поэтому я не сделала ни то, ни другое.
Проходя мимо нее, я направилась прямиком на пляж.
— Пойдем, пришло время завтракать.
— Эй, постой.
Я съежилась от необходимости сказать ей правду, но она возникла передо мной и выставила вперед нижнюю губу.
— А можем мы поесть еду кроликов? — Показывая на лагерь, она добавила. – Паффин устал от моллюсков.
Упоминание о ее мягкой игрушке заставило мое сердце затрепетать.
— Постой. Он устал от моллюсков, или ты устала от моллюсков?
— Я устала от них. — Ее лицо озарила улыбка. — Но еда для кроликов была бы кстати.
— Ради всего святого, что такое «еда для кроликов»?
— Так называл ее папа.
Я нахмурилась.
— Листья салата и овощи или что-то еще? — Она кивнула.
— Какие твои любимые овощи?
Она задумалась, прежде чем дать ответ.
— Стебли сельдерея.
Я не смогла скрыть свое удивление.
— Стебли сельдерея?
— Ага, с соусом и гарниром.
Я откинула в сторону свой мокрый локон.
— Я думала, ты скажешь, что ты ненавидишь овощи и хочешь шоколада.
Пиппа издала рвотный звук.
— Фуу, нет. У меня аллергия на шоколад. Он заставляет меня чесаться и покрываться сыпью.
Подвержена аллергии.
Аллергия.
Мой разум буквально взорвался от значения этого слова.
Ну конечно!
Аллергическая реакция — это способ тела сказать, что мы не непереносим какую-то пищу. Ни упаковки с едой говорят нам о составе или о компаниях, выпускающих пищу.
Это были тысячелетия проб и ошибок.
Сжав в объятиях маленькую девочку, я поцеловала ее.
— Ты гений!
Убегая на пляж, Пиппа последовала за мной.
Я подняла руку.
— Останься здесь. Скажи остальным, что я скоро вернусь.
Огонь потрескивал, немного тлея так, словно умолял о новом хворосте. Треугольная постройка, которую мы сделали из веток и веревки Галлоуэя, под которой хранились наши немногочисленные пожитки, находилась у самого края лесополосы. Шалаш, где можно было укрыться в тени, был полезен в течении дня, но в нем было совершенно непрактично спать.
Он был слишком маленький.
Я прошла мимо Галлоуэя, который все еще спал, как и Коннор. В дополнение к тому, что мы привыкли спать на открытом воздухе, мы стали спать очень глубоко. Так, словно жизнь на огромном открытом пространстве выматывала нас быстрее, чем где-то еще.
Не оборачиваясь, чтобы посмотреть, послушалась ли Пиппа, я скользнула в свои шлепки и побежала к лесу.
Мои подошвы ног стали жестче за прошедшие недели. Горячий песок обжигал мои ступни, а ветки кололи мою нежную кожу. Но сегодня, я не знала, как далеко мне придется зайти. А я не хотела возвращаться, прежде чем закончу.
Это могло в последствии аукнуться.
Из всех безумных, ненормальных идиотских, сумасшедших вещей, она сделала это.
Я не могу поверить в это.
Я не хотел верить, что она могла причинить вред себе по собственному желанию и подвергнуть себя риску получения серьезной аллергии, и все только из-за того, чтобы у нас был лучший гребаный рацион.
— Галлоуэй, прекрати. — Ее пальцы прикоснулись к моему предплечью. — Ты причинишь себе боль, если мы пойдем дальше.
Причиню боль себе?
Я не могу остановиться.
Она что не понимает?
Она что не видела, как глупо это было? Как она посмела подвергнуть себя риску, не посоветовавшись со мной? А что, если бы с ней что-то случилось? А что, если бы то, что она использовала, подвергло бы ее опасности смертельного исхода?
Моя ярость вспыхнула.
Отпуская ее, я начал резко наступать на нее.
Она выпучила глаза, когда отходила каждый раз, когда я, подпрыгивая на костыле, продолжал наступать на нее.
— Галлоэуй, это пустяки… серьезно...
— Ты не понимаешь этого, не так ли?
— Не понимаю чего?
Один шаг.
Еще один.
— Это не тебе решать.
Она нахмурилась.
— Это мое тело. Я могу делать, что хочу.
Мои кулаки сжались.
— Ошибаешься.
— Как бы ни было. Ты не можешь мне указывать, что делать, а что нет.