Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945
Шрифт:
Осенняя степь: ее пустота не поддается описанию; человеку, который ее никогда не видел, ее трудно себе представить. По ней перекатываются только шары высохшей травы, которые без конца гоняются друг за другом по коричневой, выжженной солнцем земле, которая весной представляла собой море цветов. Степные шары имеют округлую форму; это вырванные из земли с корнем кусты травы – перекатиполе, несущиеся сотни километров по пустынным пространствам немыслимыми зигзагами, иногда группами, иногда поодиночке, а затем снова группами, подобно игрокам в какой-то чудовищной и немыслимой игре.
Даже эта земля – земля ссыльных и заключенных – не полностью позабыта Богом. Позднее, в ноябре, перед тем как выпал снег, случилось чудо: однажды утром вся степь окрасилась в зеленый цвет, это пустила
На топографических картах, на которых изображен Перекоп – перешеек, соединяющий Крымский полуостров с материком, – перепады высот настолько незначительны, что они даны в сантиметрах, между Сивашем и Черным морем высоты составляют всего лишь несколько метров над уровнем моря. Перешеек пересекает большой ров – это часть направленной для отражения атаки с севера оборонительной системы, которую татары соорудили в начале XVIII века, когда русские загнали их обратно в Крым. Земляные укрепления высотой от 15 до 20 метров возвышаются надо рвом глубиной примерно 10 метров. Даже спустя 200 лет эти укрепления являются достаточно серьезным препятствием, которое танки не могут преодолеть, и в конечном итоге их приходится штурмовать пехоте.
Во время осады Одессы меня на несколько недель отправили туда в командировку. Когда в ноябре я вновь вернулся в свою роту, которая в то время располагалась в деревушке к северу от Татарского вала, я вскоре непосредственно столкнулся с изменениями в тактике наших войск, которые произошли этим летом. Меня доставили обратно на очень маневренной машине, обладавшей прекрасной проходимостью, – «Kubel»; это была машина с откидным верхом и очень эффективным четырехколесным приводом – немецкий аналог джипа. Командование дивизии предоставило ее в мое полное распоряжение на то время, когда я был в отъезде. Во время поездки из Одессы через Николаев и Херсон я сильно страдал от холода; погода стояла пасмурная и дождливая, мы много раз вынуждены были останавливаться для того, чтобы вытаскивать из грязи другие машины, и, когда мы прибыли к цели нашего назначения, стоял уже поздний вечер. Было пасмурно, и мы вынуждены были ехать с включенными фарами. Когда мы, наконец, добрались до деревни и выключили двигатель, то услышали пронзительный и совершенно необычный рев рядом с нами. Мой шофер немедленно выключил фары, они могли привлечь к нам внимание. Стояла кромешная тьма, даже луна не проглядывала сквозь облака. Я услышал шум летящего самолета, и в тот же самый момент послышался и вой падающих бомб. Мы бросились прямо в грязь. Вокруг раздавались взрывы, на нас сыпались комья земли, а затем все стихло. Без всякого сомнения, внимание противника привлек свет от наших фар. В мертвой тишине, которая всегда нависает после налета, я явственно услышал жалобные, призывные крики раненых, в которых слышались страх и отчаяние; но не было заметно никакого движения. Было не совсем понятно, как такое могло случиться, что бомбы упали в самую гущу испуганных и беззащитных людей, не причинив особого вреда. Внезапно кто-то опять начал кричать, причем всего в нескольких метрах от меня:
– Идиоты! О чем вы только думаете? Вас всех надо расстрелять!
Я узнал голос командира своей роты. Он раздавался откуда-то справа. В кромешной тьме я доложил ему о своем прибытии, и это прозвучало настолько нелепо, что мы оба начали громко смеяться; затем мы протянули друг другу испачканные в грязи руки. Естественно, он также ползал по земле.
Первым делом мне сообщили, что следующим утром нам придется передислоцироваться на новые позиции, а это означало, что через несколько часов мне опять предстоит отправляться
Оставаться спокойным при таких обстоятельствах позволяет только внутреннее самообладание, демонстрация того, что древние называли virtus; а также демонстрация определенного стиля поведения, присущего денди, – такого, знаете ли, savoir vivre (или же savoir mourir). Так, например, Стендаль гордился тем, что брился каждый день во время отступления из Москвы в 1812 году.
Вероятно, разумнее всего было бы пойти спать, чтобы хоть немного отдохнуть перед боем. Но провести такую ночь в разговорах и за выпивкой является высшим шиком, это придает человеческим взаимоотношениям дополнительную и особенную остроту.
Подобно воинам Александра, которые накануне решающей битвы с Дарием, положившей конец великой империи, сидели вокруг походных костров на Иссе и беседовали – о восходе солнца над афинским Акрополем, о виноградниках на холмах Аттики и о женщинах, которых они оставили на берегах Эгейского моря, – точно так же и мы сидели вокруг раскаленной железной печи и разговаривали о восходе солнца над Гевельзеен – группе озер в окрестностях Берлина, о пивных близ Ораниенбургских ворот, а также о девушках, слушающих выступления духового оркестра в городском парке в Трептове.
Но между нами была и существенная разница. Любую реку, которую мы преодолели, можно было считать Галисом, а империя, которую мы уничтожили, была создана нашими же отцами. У всех были на этот счет какие-то смутные предчувствия; об этом старались не говорить, но определенное напряжение всегда чувствовалось и, чем дольше продолжалась война, становилось все сильнее. Временами мы просто старались не подавать виду и старались поддерживать свою репутацию бравых вояк.
В то время у нас было принято каждый вечер слушать «Лили Марлен». Как только прозвучал последний куплет, недалеко от нас упало еще несколько бомб, и окончание песни мы дослушали уже лежа под столом.
Затем зашел разговор о наших делах: сперва о лошадях, которые снова располнели после того, как их стали кормить овсом; о том, что у Пани, непревзойденной попрыгуньи, случилась колика и что сержант Гарлофф водил ее кругами на поводке всю ночь, пока колика не прошла. Затем достали целую партию очень красивых болгарских медалей, их распределение сопровождалось шутками и оживленными разговорами. Руководил вечеринкой полковник Рейнхарт и в состоянии алкогольного опьянения заявил, что медицинская рота отныне будет пятнадцатой ротой его полка. Я рассказывал о храбрости, проявленной румынскими солдатами во время боев за Одессу, и о гостеприимстве их офицеров, а также поведал комичную историю о том, что штурм города был назначен на следующий день после того, как русские сами его оставили. Я рассказал о достопримечательностях Одессы, о знаменитой лестнице, о памятнике Дюку Ришелье, а также о громадной добыче, захваченной в порту.
Затем разговор плавно перешел на обсуждение предстоящего боя. Некоторые части нашей дивизии уже вступили в бой, и с фронта до нас доходили странные слухи: русские больше не бегут, а сражаются с таким ожесточением, будто в них вселился сам дьявол; наши вынуждены были зарыться в землю; местность была абсолютно ровной и вся находилась под обстрелом русских на такую глубину, что лошадей пришлось спрятать в укрытия, иначе их просто перестреляли бы; окопы были заполнены грунтовыми водами; как говорили, уровень потерь был очень высоким; появились серьезные сомнения относительно того, смогут ли вообще наши войска прорваться через перешеек; перед нами вырисовывалась ясная перспектива делать громадное число операций в сырости и холоде в течение многих дней и ночей.