Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945
Шрифт:
Затем я отправился к майору Фабрициусу, молодому офицеру, приписанному к Генеральному штабу, который исполнял обязанности начальника штаба нашей дивизии. Фабрициус был человеком широкой души и острого ума, отличился при разработке тактических операций, был непримиримым врагом нацистской партии и, наконец, просто порядочным человеком. Я поведал ему всю эту историю. Он рассмеялся и сказал, что будет рад сыграть роль местного начальника нашей потемкинской деревни. Граф Потемкин, русский политический деятель XVIII столетия, сооружал бутафорские деревни, которые должны были произвести впечатление на царицу во время ее путешествия по югу России. Присутствие майора Генерального штаба, естественно, должно произвести благоприятное впечатление во время предстоящей
И на самом деле, это решение обернулось нашим спасением. Поначалу никаких проблем не возникло. Наша великолепная уборная выглядела вполне убедительно. Но высокопоставленный посетитель, опытный инфекционист, начал все глубже и глубже вникать в детали.
Постепенно ситуация начала осложняться. Майор Фабрициус бросил задумчивый взгляд на часы:
– Господа, генерал ожидает вас. Мы и так уже опаздываем на десять минут. А после обеда вас ожидает увлекательная поездка вокруг гавани.
Никто не имел права испытывать терпение генерала. Мы были спасены.
В течение нескольких дней мы смогли «справиться» с эпидемией дизентерии, и через несколько недель Ромбах, который был начальником медицинской службы гарнизона, даже был награжден за это выдающееся достижение. Наши русские доктора и хирурги превратились просто в гражданских лиц, и вплоть до взятия города русскими в 1944 году они продолжали оказывать медицинскую помощь населению Севастополя.
Постепенно период времени, который можно было охарактеризовать как относительно спокойный, ушел в прошлое. Нацистские идеи продолжали понемногу проникать в наше сознание, а затем начались массовые убийства. Все еврейские жители Севастополя были собраны в одном из крыльев бывшей тюрьмы НКВД, а затем приговорены к смертной казни. Осужденных загнали в кузов большого крытого грузовика; дверь за ними закрылась; двигатель заработал на полную мощность; внутрь машины стали поступать выхлопные газы. Через несколько минут ужасные крики стали постепенно стихать, и водитель мог выключать зажигание. Трупы были захоронены в противотанковом рву за пределами города.
Мы все это знали. Но не могли ничего сделать. Если кто-нибудь пытался протестовать или предпринимать какие-либо действия против этих палачей, его арестовывали в течение 24 часов, а затем он бесследно исчезал. Это была одна из характерных черт тоталитарной системы, установившейся в нашей стране, которая не давала своим противникам возможности умереть как мученикам за свои убеждения. Для этого не было недостатка в желающих. Но тоталитарное государство уничтожало своих противников тихо и анонимно. Человек, который предпочитал смерть, вместо того чтобы молча сносить все эти зверства, приносил свою жизнь в жертву напрасно.
Конечно, я не хочу сказать, что подобное самопожертвование было совершенно бессмысленным с моральной точки зрения. Я только хочу сказать, что с практической точки зрения это было совершенно бесполезным.
В Крыму наступило нестерпимо жаркое лето. В Ялте, расположенной на русской Ривьере, для войск были открыты дома отдыха. Так уж случилось, что капрал Самбо и сержант Германн – старый «Тетушка Ю» – играли в «скат» на той же самой террасе, на которой Черчилль, Рузвельт и Сталин будут запечатлены сидящими 2 года спустя.
В горном районе, известном под названием Яйла, дорогу через горы, которая вела из Симферополя в Ялту, периодически перерезала целая армия партизан. Русские продолжали сопротивление и в катакомбах под Керчью.
В один прекрасный день русские самолеты на бреющем полете атаковали террасу замка, расположенного на побережье, на которой командующий немецкими войсками в Крыму давал торжественный обед для своих подчиненных, которых он только что наградил Рыцарскими крестами. На следующий день весь Крым задыхался от хохота, слушая истории о том, с какой скоростью эти герои ныряли под столы и прятались в подвалах.
Мы
Немецкие армии рвались вперед через Дон и Кубань на Кавказ. Они достигли побережья Каспийского моря [3] . Они достигли Волги. Тогда мы впервые услышали название Сталинград.
Мы все были преисполнены уверенностью в победе. Воинственные германские племена, современные остготы, начали мечтать о заселении Крыма. Поскольку земли эти были ничейными, мы пытались застолбить их за собой, подобно тому как это в свое время делали золотодобытчики на Клондайке; мы решали между собой, где будет возведен загон для овец, где будут цвести персиковые сады, а где будет расти кукуруза. Во времена Великого переселения народов здесь, на юге России, была основана империя остготов. Они бесследно исчезли в потоке времени, и следы их были утеряны. По всеобщему убеждению, хотя и не доказанному, эти легендарные люди не исчезли во мраке прошлого и превратились в наших уважаемых предков. Мечта о мировом господстве захватила умы даже наиболее трезвомыслящих из нас.
3
Явное заблуждение автора.
Затем победоносные потомки остготов поедут домой в отпуск и снова окажутся в столь знакомых им рабочих пригородах Берлина или же в небольших городках Померании и Бранденбурга. Когда они вернутся домой, обеспокоенные тем, что в новом рейхе, казалось бы, привычные для них вещи становятся все более чуждыми и незнакомыми, они поймут, что Германия для них больше не является домом, что именно армия стала их домом, а война – образом жизни.
Когда пришла пора осенних штормов, а перекатиполе опять помчались по бескрайним степям немыслимыми зигзагами, бог войны сбросил свою последнюю маску. Плотину, сдерживавшую поток бедствий, прорвало. Беда пронеслась над чащами, мечтами, трупами погибших, над слезами тех, кто страдал, и мужеством тех, кто стойко переносил страдания, над ужасом отчаяния и отчаянной храбростью – перевернулась очередная страница истории.
Глава 15
Первое жилище Адама
Дорога, по которой мы продвигались в сторону Краснодара, бывшего Екатеринодара, пролегала вдоль Азовского моря. Ранней осенью 1942 года вновь пошли дожди, и наша борьба с распутицей началась по новой. Пронизывающий северный или северо-восточный ветер дул со стороны моря, швыряя нам в лицо смесь снега и дождя. Поскольку мы ехали целый день, наши левые щеки постепенно замерзали сильнее, чем правые. Колеса наших повозок все глубже и глубже завязали в грязи на дорогах, и мы постоянно пытались поскорее объехать дорожные ямы по полям. Время от времени мы опять вынуждены были распрягать лошадей из одной повозки, запрягая их в другую; время от времени опять только ценой неимоверных усилий удавалось вытаскивать повозки из грязи; время от времени нам опять казалось, что мы застряли раз и навсегда. В некоторые дни нам не удавалось проехать за день более 2 или 3 километров. Нам приходилось добывать корм для лошадей. Незадолго до описываемых событий, еще до того, как пошли дожди, мы могли за один день преодолеть такое расстояние, на которое теперь приходилось тратить целую неделю.
Я ожидал подхода нашей медицинской роты в той точке, где дорога делает резкий поворот на юг, то есть в сторону от берега моря. В этой пустынной местности я нашел заброшенный крестьянский дом, где можно было разместить личный состав, рядом с ним находилась большая конюшня. Мы прикрыли одеялами отверстия в стенах, где некогда, вероятно, были окна. В мои обязанности входило выдергивать из движущихся войсковых колонн повозки нашей роты в тот момент, когда они проходили в этом месте, если же они проскакивали мимо, вернуть их уже не было возможности; лошадям приходилось ночевать прямо в открытом поле.