Невидимый мир
Шрифт:
Ты не из этой сказки,
Наши флаги на самом деле другой окраски,
У нас имена другие, у нас не такие лица...
Когда все пройдет, мы не будем друг другу сниться.
***Амаринн
Ивик замолчала, ушла в импровизацию. Струны звенели. Лицо ее горело, она не думала, что будет - так, что весь тот горячечный бред, который она сочиняла эти годы - ему - все это можно будет спеть... и он будет слушать. И глаза его будут блестеть.
– - Какой у тебя голос красивый, - тихо сказал он.
– - Давай выпьем немного... Здесь принято провожать старый год...
Руки встретились в полутьме. Бокалы дзинькнули.
– - Знаешь, я так рад... так счастлив. Что тебя встретил.
– - Я тоже, - ответила она.
– - Еще целых полчаса до Нового Года...
Ивик посмотрела на монитор. Там все было благополучно.
– - Спой еще.
Она пела еще. Все свое, заветное, что берегла для него... не стесняясь дейтрийского языка - кто здесь услышит? Соседи заняты своим. Пела про последние листья осени. Про зеркало. Про путь в небеса. Потом они еще раз выпили вина, красного испанского из Наварры.
– - Кажется, положено пить шампанское...
– - Это когда уже бьют часы. Это в двенадцать.
Она снова запела.
А знаешь, так просто - упасть, как в ладони, в траву...
Она пела, и почти уже без боли вспоминалась Шем. За эти годы песня стала известной в Дейтросе. Наверное, Кельм ее даже слышал... Хорошо, что от Шем осталась хоть эта песня. Ивик вспоминала жесткий взгляд из-под чуть нахмуренных бровей, смуглое плечо... Ничего этого уже нет, а песня - вот она. Земное бессмертие гэйна.
Ему бы забыть
О сраженьях, о правде, о зле.
Ему бы качать
Колыбель с тихой песней ночами.
И с тёплой улыбкой
Неспешно идти по земле,
Любуясь закатами,
Всходами и родниками.
Вдруг Кельм начал петь вместе с ней. Очень тихо. Словно касаясь голосом невидимой двери и спрашивая - можно? Потом голос его окреп, стал сильнее, и голос Ивик тонкой ниткой вился вокруг него. Это было - как в Медиане. Сердце взлетало куда-то вверх, Ивик не видела окружающего, не понимала, ничего более не существовало вокруг, только два голоса, ее и Кельма, только они двое и эта странная ночь...
Так просто - в траву...
И - забыться, забыть, не беречь
Усталую землю,
Объятую снова кострами
Пожарищ и смут.
Над Землёй - облака, облака...
Бездонное небо раскинулось.
Падаю в небо.
И снова рождается
Вера в себя. И строка.
И воля подняться
И встретиться взглядом с рассветом...
Они допели. Ивик выдохнула. Поспешно посмотрела на монитор. Взяла бокал и молча допила вино.
– - Я не думала... не знала, что ты умеешь...
– - Я тоже учился играть на клори. Я умел это раньше, - объяснил он. Ивик бросила взгляд на его левую руку. Кельм пошевелил покалеченными пальцами.
– - Можно было, наверное, научиться и так, - сказал он, - если бы очень хотелось. Если бы нужно было. Не хватает всего пяти фаланг. Но ведь я не музыкант, понимаешь? Для меня это всегда было второстепенно. Я не стал учиться.
– - Они просто отобрали у тебя это...
– - Да. И петь... ты знаешь, я ж это первый раз. Я с тех пор так и не... Слушай, Ивик, что ты сделала со мной?
Она смотрела в глаза Кельма.
– - Что ты сделал со мной? Если бы ты знал, как много во мне изменилось... если бы ты знал, что я уже несколько лет...
– она замолчала. Какая-то грань. Грань, за которую нельзя переходить - и может быть, они уже давно ее перешли. Как тут понять?
... что я уже несколько лет живу только тобой. Что ты - вроде сердца, вроде смысла моей жизни, без того безрадостной и ненужной. Дети, Марк... да, все это хорошо, но все это отнимает жизнь, по капле высасывает, а ты - ты даешь.
– - Смотри, уже новый год...
Они встали. За стеной по телевизору били куранты. На мониторе земной год отсчитывал последние секунды. Желание, подумала Ивик. Надо загадать желание... Она смотрела в блестящие глаза Кельма. Что еще желать-то можно... Мысль лихорадочно заметалась. По сути, ничего пожелать и нельзя. Все, что можно - у нее уже и так есть... "Чтобы он был жив", - подумала Ивик, - "чтобы жив и здоров, чтобы с ним ничего не случилось". Это было похоже на молитву. Господи, подумала Ивик, пожалуйста - чтобы ему было хорошо. Дзинькнули бокалы. Вино было легкое, слегка терпкое. Рука Кельма вдруг легла ей на плечи. "Все", подумала Ивик, понимая, что действительно - все. Но оторваться сейчас - оттолкнуть - как? Они оказались слишком близко... рядом. Губы. Они сомкнулись, и теперь были уже совсем-совсем вместе, не так даже, как в Медиане, а совсем... и на волне счастья Ивик вспомнила взгляд Марка. "Я тебя так люблю". Все равно что ударить ребенка... Ивик не оторвалась, просто видно как-то изменилось движение губ, что-то сдвинулось, и Кельм отпустил ее. Просто прижал к себе. Просто прижал, и так они стояли несколько секунд, и это были секунды последней земной горечи, так приговоренный к смерти растягивает последние мгновения жизни перед свиданием с холодным железом, а потом Кельм прошептал, отпуская ее.
– - Монитор... надо смотреть. Идем.
Кельм легко поднялся со своего диванчика, недавно купленного. Ивик еще спала. Он подошел к ней. Присел на корточки рядом. Смотрел тихо, не дыша. Темная прядь упала на лицо. Он поднял ее двумя пальцами - чтобы не разбудить - отвел в сторону.
Быстро поднялся.
Ванная. Кухня. Остатки вчерашнего салата. Они легли уже в два часа ночи. Ели, разговаривали. Еще пели. Кельм чуть улыбнулся. Волшебная ночь. И чувство, будто родился заново. В дейтрийский Новый Год - так считается - каждый становится на год старше. Общий день рождения (помнится, Кельма очень удивляло, что на Земле дни рождения отмечают индивидуально для каждого). И сейчас будто новое рождение. Что-то изменилось. Сдвинулось... Ее темные блестящие глаза, ее тепло, поцелуй.
Кельм надел бронежилет. Сунул в кобуру не земной ПМ, а дейтрийский "Дефф". Он хотел действовать наверняка. "Дефф" намного надежнее.
... да, изменилось. Да, теперь уже настала ясность, что-то произошло. Кельм вышел на лестницу, стал спускаться бегом, не дожидаясь лифта.
... Она, конечно, не станет разводиться. Дети. В том-то и дело, что Ивик не сволочь, способная бросить детей или даже причинить им боль. Да и мужа своего она любит. Наверное, действительно, хороший человек. Не очень ей, вероятно, подходящий, но хороший. И пусть. И хорошо, что она не станет разводиться. И может быть, вообще даже хорошо, что у нее все уже сложилось, есть семья. Потому что, усмехнулся Кельм, ты, что ли, способен создать ей хорошую счастливую семью? Давай уж посмотрим правде в глаза...