Невидимый противник (сборник)
Шрифт:
— Извините меня, Гудвин. Я уверен, что мисс Берин не будет протестовать, мне уже пора на отдых.
Он пожелал нам спокойной ночи и удалился. Я уселся на его место и поманил стюарда, когда он сунул свой нос в дверь. Оказалось, что мисс Берин влюблена в имбирное пиво, я же пожелал стакан молока. Наши нужды вскоре были удовлетворены.
Она направила на меня свои фиолетовые глаза и сказала грустным голосом:
— Итак, вы действительно детектив.Мистер Вукчич рассказал мне. Он сказал, что вы очень храбрый и три раза спасли жизнь мистеру Вульфу.
— Мистер Вукчич не был в нашей стране уже восемь лет и очень мало знает о наших делах сейчас. Но давайте-ка лучше поговорим о вас. Вы давно из детского сада?
Она обиженно поджала губы.
— Я уже три года, как вышла из школы!
— Роскошно! И что же это за школа?
— Школа при женском монастыре в Лузе.
— Однако, вы совсем не похожи на монахиню.
Она отхлебнула пиво и рассмеялась.
— Что верно, то верно. Я никогда не была похожа на монахиню. Мать Сесилия говорила нам, что жизнь, посвященная другим, сладка и благостна. Я думала об этом, и мне все-таки кажется, что самое лучшее — попытаться вести более радостную и веселую жизнь, пока это возможно, то есть пока ты не стала толстой и слабой или не обзавелась многочисленным семейством. Я ведь права, не так ли?
Я с сомнением покачал головой.
— Я вряд ли могу быть судьей в этом вопросе. Но мне во всяком случае кажется, что перебарщивать ни в чем не следует. Так значит, вы стараетесь жить весело?
Она кивнула.
— Когда моя мать умерла, я была еще маленькой, и отец очень заботился о моем воспитании. Кстати, я видела много американских девушек, приезжавших к нам в Сан-Ремо, и наблюдала за их поведением. Я думала, что смогу вести себя так же, как они, но оказалось, что я не знаю, как это делать.
— Вам нравятся американцы?
— Я не знаю. — Она рассмеялась. — Я ведь очень мало их встречала — видела только тех, которые приезжали в наши края. Мне кажется, что они очень забавно говорят, а ведут себя так, как будто они на голову выше окружающих. Я имею в виду мужчин. Некоторые, которых я видела в Нью-Йорке, весьма симпатичны. Один, которого я видела вчера в отеле, был очень привлекателен. У него был нос совсем как ваш, но волосы немного светлее. Все-таки очень трудно высказать окончательное суждение о людях, пока достаточно хорошо их не узнаешь.
Она все еще продолжала говорить, когда мое внимание привлекли другие обстоятельства. Повинуясь какому-то импульсу, мои глаза оторвались от ее лица и скользнули вниз. Это, очевидно, была частица подражания американским девушкам. Одна ее нога была положена на другую, и высоко поднятая юбка открывала не только хорошо сложенные ноги, но и соблазнительно округлые коленки. Все это было не так уж и плохо, если бы не одно осложнение. Меня беспокоило, что голубоглазый атлет давно уже смотрит на это зрелище поверх своей книги. Передо мной стала двойная задача: нейтрализовать атлета и намекнуть ей, что неплохо было бы одернуть юбку.
Я прикинул свои возможности. Поскольку она сама и, следовательно, ее ноги имели ко мне очень отдаленное отношение, действовать следовало очень осмотрительно.
Она все еще говорила. Я большими глотками допил свое молоко, и, повернувшись к ней, рискнул еще раз нырнуть в фиолетовые глаза.
— Вполне справедливо, — сказал я. — Нужно достаточно долгое время, чтобы узнать человека. Поэтому, например, с моей точки зрения, любовь с первого взгляда является нелепостью. Я помню, как первый раз встретил свою жену на Лонг-Айленде. Я сбил ее своим автомобилем. Она получила незначительные повреждения, и мне пришлось поднять ее с мостовой и довезти до дома. Но только после того, как она предъявила мне через суд иск на возмещение ущерба в двадцать пять тысяч долларов, я почувствовал то, что называется любовью. Затем случилось неизбежное — пошли дети: Кларенс, Марток, Изабель, Мелинда, Патриция и…
— Мне казалось, что мистер Вукчич сказал, что вы не женаты.
Я пренебрежительно махнул рукой.
— Я недостаточно близок с мистером Вукчичем, чтобы обсуждать с ним свои личные дела.
— Так значит, вы женаты?
— Я лично уверен в этом. И достаточно счастлив.
Я продолжал болтать, но атмосфера заметно изменилась, хотя она мне и отвечала. Во всяком случае, я чувствовал себя так, как будто у меня с плеч свалилась гора, хотя это и было немного печально. Вскоре за этим случилось еще кое-что. Я, конечно, не буду настаивать на своей точке зрения, возможно, это была просто случайность, но во всяком случае я просто скажу, что произошло. В то время, как она продолжала разговаривать со мной, ее правая рука продвинулась вдоль ручки кресла с той стороны, где сидел голубоглазый атлет, и в этой руке был зажат наполовину опустевший бокал имбирного пива. Я не заметил, когда стакан начал наклоняться, вероятно, это происходило постепенно и незаметно. Когда же я бросил взгляд в этом направлении, было уже поздно — жидкость лилась прямо на темно-серые брюки атлета. Я прервал ее излияния и схватил стакан, она также повернулась, увидела, что произошло, и от изумления раскрыла рот. Атлет покраснел и вытащил носовой платок. Как я уже говорил, мое мнение можно не принимать во внимание, но именно через четыре минуты после того, как она узнала, что у одного из ее собеседников есть жена, она облила пивом брюки другого.
— О, я надеюсь, что не останется пятна? Я так огорчена…
Атлет:
— О, ничего, ничего… Все в порядке, никаких пятен не будет.
В общем, я мог быть доволен. Я наслаждался его смущенным видом, но он довольно быстро оправился и заговорил более связно.
— Ради бога, не беспокойтесь за меня. Вот уже ничего и нет. О, простите, разрешите представиться. Барри Толман, помощник адвоката из Западной Вирджинии.
Я, в свою очередь, представил ему Констанцию и предложил заказать новую порцию выпивки в качестве компенсации того, что было вылито на него.
Что касается меня, то я ограничился одним стаканом молока, который должен был завершить мою вечернюю диету. Когда все заказанное появилось, я с удовлетворением уселся и стал наблюдать за развитием дружеских отношений, которые начались по моей вине. При этом я старался сдерживаться от ворчания. К тому времени, когда мой стакан наполовину опустел, Барри Толман сказал:
— Случайно я услышал — вы извините меня, пожалуйста, — я услышал, как вы упоминали Сан-Ремо. Я никогда не был там. Я бывал в Ницце и Монте-Карло в 1937 году, и кто-то, я забыл кто, говорил мне, что я обязательно должен побывать в Сан-Ремо, потому что более прелестного места в Ривьере мне не найти. Теперь я… теперь я наверняка уверен в этом.
— О, вы обязательно должны это увидеть — В ее голосе опять прозвучали грудные нотки. — Холмы, виноградники и море.
— Да, конечно. Я очень люблю пейзажи. А вы, мистер Гудвин? Любите ли вы пейзажи?
— Еще как, — сказал я и отхлебнул из стакана.
Констанция сказала:
— Я очень огорчена, что сейчас вечер. Можно было бы смотреть в окно и видеть Америку. Вот эти горы, я полагаю, и есть Скалистые горы.
К чести Толмана нужно сказать, что он не рассмеялся, и я понял, что теперь он всецело в плену фиолетовых глаз. Он просто сказал: нет. Скалистые горы были отсюда на расстоянии тысячи пятисот миль, но что это действительно красивая местность — по которой мы проезжаем. Он сказал, что три раза был в Европе, но ничто там, за исключением истории, конечно, не может сравниться с Соединенными Штатами. Он ничего и нигде не видел прекраснее, чем его родные долины, особенно то место, где теперь построен знаменитый Канавин-курорт. Это его родина.