Невидимый свет. Приключенческая повесть
Шрифт:
— Товарищи офицеры, — сказал Майский. — Лодка, которая ждала нас в море, знала точно, когда выйдет из бухты наш корабль. О дне и часе выхода «Мятежного» в море было известно только четверым. Об этом знал я, вы двое, да майор Сечин. Я никому, кроме вас, не сообщал об этом. Подумайте и вспомните, может быть, прямо или косвенно вы говорили кому-либо о выходе?
— Я не говорил, — отозвался Дунаев. — Впрочем… — лицо его покрылось красными пятнами, он достал из кармана платок, вытер испарину. Майский и Басов молча ждали.
— Впрочем… Вчера я был дома. Мы живем вдвоем с сестрой, с Наташей… Я сказал, чтобы она собрала белье. Наташа спросила: «В море?» Я по привычке ответил, что уйдем вечером… Но нет, этого, не может быть! Чтобы Наташа?!
— Не волнуйтесь, Андрей Пантелеевич, — успокоил его Майский. — Мы знаем, Наташа — хорошая девушка, комсомолка. Но враг хитер. И вы правильно поступили, сообщив нам…
После разговора с офицерами Майский поехал к полковнику Радунову. Ему много раз приходилось встречаться с полковником. Радунов нравился ему своей неторопливостью, вдумчивостью и той особой теплотой, располагающей к себе, которая встречается довольно редко.
— Рад видеть вас, Георгий Степанович, — приветствовал Майского Радунов. — Я догадываюсь, что привело вас ко мне… Вы прямо с корабля?
— Да.
— И, конечно, не завтракали?
— Не успел, — признался Майский.
— Ну, садитесь, — показал на кресло полковник, доставая из шкафа бутылку лимонада и тарелку с бутербродами.
— Я тоже еще не ел. Давайте-ка закусим.
— Но дело важное, — пробовал возразить капитан 1 ранга.
— Я слушаю вас, — сказал полковник, подвигая Майскому тарелку с бутербродами.
Капитан 1 ранга рассказал о разговоре с Дунаевым. Слушая его, Радунов записывал что-то в лежавшем перед ним блокноте.
— А теперь я хочу посоветоваться с вами, — продолжал Майский. — Что нам делать с подводной лодкой, если она появится еще раз? Заставить ее всплыть, отогнать от наших вод?
Радунов ответил не сразу. С минуту он сидел, наклонив голову, будто изучая записи, сделанные в блокноте.
— Нет, — сказал он наконец. — Пускай лодка ходит. Не трогайте ее.
— Я вас не понимаю.
— Сейчас объясню… Мы сделаем другое. Я поговорю с командующим, и, надеюсь, он даст согласие. Капитан-лейтенанту Дунаеву придется выехать в командировку…
В МАТРОССКОМ ПАРКЕ
Густой, тенистый парк, раскинувшийся на холмах у самого берега моря, был гордостью жителей города. За войну парк этот сильно поредел. В дни оккупации фашисты вырубили много деревьев для строительства укреплений. Вернувшиеся в город после освобождения жители и моряки много потрудились над восстановлением парка, посадили деревья, разбили дорожки и клумбы. И парк помолодел, его буйная зелень радовала глаз, манила отдохнуть в тени аллей. Сюда любили ходить жители города, но особенно многолюдно было в парке в дни увольнений с кораблей. На танцевальной площадке играл оркестр, кружились моряки в белых кителях и форменках. За высоким забором летнего кинотеатра смеялись и разговаривали невидимые герои кинокартин. В парке было весело и шумно. Только на дальних темных и узких аллеях, где над головой аркой нависли кроны деревьев, было тихо.
Здесь находили себе уединенный приют влюбленные пары, слышался приглушенный говор.
В дальнем углу парка, среди густой зелени, на склоне холма, стоял белый павильон. В нем безраздельно господствовал известный всему городу фотограф Федя Луковоз, молодой человек лет двадцати пяти, подвижной и веселый, влюбленный в свое дело. Снимки у него получались замечательные, и моряки охотно шли к нему фотографироваться. Внешность у Феди была довольно примечательна. Он был высок, тощ, узкоплеч. На тонкой шее покачивалась большая готова с огромной копной каштановых волос, которые Федя чуть-чуть завивал. Одевался он очень элегантно. В летние дни фотограф носил желтые туфли, светлые брюки и голубую тенниску. Головные уборы он презирал. В любое время года его львиная грива оставалась непокрытой.
Жил Луковоз тут же в павильоне, в пристройке на втором этаже. На письменном столе в его комнате стояло десятка три отлично выполненных женских фотографий, давших повод считать Федю непревзойденным сердцеедом. И мало кто догадывался, что веселый, разбитной фотограф имеет только одну сердечную привязанность, доставлявшую ему много беспокойства и переживаний.
Студентка Педагогического института Наташа Дунаева, девушка с карими лукавыми глазами, частенько наведывалась в павильон. Федя учил ее фотографировать, ходил с ней на танцы, а иногда и в ресторан. Он несколько раз пытался объясниться с Наташей, но смуглая, бойкая на язык девушка всегда сбивала его с толку.
— Наташа! — начинал Федя
— Ты хочешь поступить в вечернюю школу? — улыбаясь, спрашивала она.
— Нет, я хочу…
— Поступай, я помогу тебе.
Федя обиженно замолкал. Учеба его не интересовала
Наташе будто доставляло удовольствие дразнить его. Вот и сегодня: они договорились кататься на лодке, а она привела с собой молодого рослого лейтенанта с сильными, покатыми плечами.
— Знакомьтесь. Иван Горегляд, — представила Наташа. — Сослуживец моего брата и мой знакомый. Хочет сфотографироваться.
— Очень обрадован, — уныло произнес Луковоз и принялся устанавливать треногу с фотоаппаратом.
— Чудесный вид! — сказала Наташа, показывая в сторону моря.
— Красиво, — согласился Горегляд.
Со склона холма видна была безбрежная, чуть выпуклая голубая гладь моря. В бухту тихо входил пароход. Из-за ограды военного порта виднелись мачты военных кораблей. На фоне голубой воды отчетливо вырисовывались контуры эскадренного миноносца, стоявшего на рейде.
— Это «Мятежный», правда? — спросила Наташа.
— Да, — неохотно промолвил лейтенант.
Пока Луковоз усаживал лейтенанта в кресло, искал удобную позу, заставлял клиента улыбаться и целился в него объективом фотоаппарата, Наташа притащила из комнаты толстый альбом в бархатной обложке.
— Посмотрите, Ваня, какие чудеса можно сделать простым фотоаппаратом, — не без гордости сказала она. — Это все Федина работа.
— Ничего особенного, — скромно отозвался польщенный Луковоз.
В альбоме действительно оказалось много замечательных видов, но больше всего здесь было фотографий Наташи. На пляже, на вершине дерева, в окне трамвая и, наконец, три одинаковые улыбающиеся Наташи стоят рядом, держась за руки.