Невидимый враг
Шрифт:
Никто не хотел говорить. Все молча переживали впечатления прогулки, спрашивая себя, а не сон ли это? Но нет, то была действительность. Маудлин разложила на маленьком столике собранный жемчуг, и миссис Оллсмайн вместе с Оретт стали восторженно любоваться собранной добычей.
Одна Лотия была ко всему равнодушна, и, закрыв глаза, сидела в кресле, бледная и усталая. Для нее прогулка не стала развлечением. Печаль ее после возвращения не стала меньше, чем перед прогулкой. Что значил для нее жемчуг, акулы и все впечатления прогулки? Какая действительность могла утешить
Напрасно Оретт и Джоан, по совету Маудлин, нанизывали жемчуг на нитки, делая из него чудесные ожерелья и примеривая их Лотии, стараясь пробудить в ней кокетство, эту женскую сущность, но Лотия не обращала внимания на эти украшения. Она теперь не интересовалась красотой, которую не могла уже отдать своему избраннику.
Подводный корабль продолжал крейсировать в той же части океана, делая длинные обходы, цель которых была непонятна для пассажиров. Общее направление, которого придерживался Робер, должно было привести его к Сиамскому заливу, узкой и длинной бухте, отделявшей Камбоджу и Кохинхину от полуострова Малакки. А на вопросы Робер всегда отвечал одно и то же:
— Я выполняю инструкцию Джеймса Пака. Через два-три, самое большее через пять дней, мы подойдем к Пуло-Танталам, а потом отправимся на Борнео, где соединимся в бухте Гайа с нашим другом.
Наконец, настал день, назначенный для исполнения таинственной миссии Робера, и корабль приблизился к берегу.
— Хотелось бы тебе знать, что привело меня сюда? — спросил Армана Робер.
— Ты же отлично знаешь, что хотелось бы, — с досадой отвечал журналист. — Вот уж неделя, как я тебя об этом спрашиваю.
— Тогда пойдем со мною.
— Куда?
— К священной купальне в Пуло-Танталам.
Парижанин рассмеялся.
— Как? Мы приплыли сюда для того, чтобы посетить какую-то священную купальню?
— Это очень важно, — серьезно возразил Робер, — эта священная купальня устраивается на песчаном берегу моря, прикрывается огромным навесом, защищающим ступени, ведущие к морю. Верные стекаются сюда, одетые в белые, непременно новые одежды. Они становятся на верхней ступени и с разным обрядами медленно спускаются до самой нижней. Здесь они одетыми входят в воду по самые плечи.
— Я знаю, я уже видел нечто подобное на Ганге.
— Как же тебе кажется, ведь появление корсара Триплекса во время подобной церемонии, должно произвести огромное впечатление и вызвать повсюду шумные толки?
А если прибавить к этому и то, что судно номер один встретится в тот же день с английским флотом, стоящим в Петчилийском заливе, номер три — с британским стационером Гавайских островов, которые присоединены американцами, объявившими войну Испании? Возможно ли будет тогда адмиралтейству забыть о свидании, назначенном ему на Золотом острове? Целый мир признает необходимость открыто вести переговоры с корсаром, который может быть и опасным врагом, благодаря своей способности быть вездесущим, и с желаниями которого поэтому надо будет считаться.
— Так. Короче говоря, ты приглашаешь меня фигурировать в качестве корсара Триплекса? — спросил, смеясь, Лаваред.
— В этом нет ничего обидного.
— Конечно.
— Этот корсар чудесный человек. Он все сделал для моего спасения. Не его вина, если ему не удалось сделать доброе дело. Не заупрямься этот проклятый Ниари…
— Не обвиняй его, он патриот. И в конце концов я все еще надеюсь, что все обойдется благополучно. Скажи мне только, кто на самом деле этот Джеймс Пак, потому что я ничего о нем не знаю, и это раздражает мое любопытство.
— К сожалению, я не могу его удовлетворить.
— Опять тайна!
— Нет, полнейшее незнание.
— Как? Ты, его друг, сотрудник, ничего не знаешь?
— Да, я не знаю его настоящего имени, кроме того, я должен прибавить, что Джеймс Пак вообще странный человек. Вне всякого сомнения, он джентльмен по рождению, но он мне никогда ничего не говорил о самом себе, даже мисс Маудлин, о которой он заботится, как о сестре, даже она не знает его тайны.
— Это уж слишком! — быстро прервал его журналист. — Я жил бок-о-бок с этим человеком, и я, король интервьюеров, не могу до сих пор его разгадать! Это может привести в отчаяние! А что мы будем делать в Танталаме? — прибавил он, возвращаясь к первоначальному предмету разговора.
— Мы оставим там карточку.
— Да. И приколем ее кинжалом!
— Если тебе так хочется.
— И мы появимся среди толпы в священной купальне?
— Мне это так приказано.
— А если тебя арестуют?
— О, относительно этого мы в полной безопасности.
— Отчего?
— Увидишь, если будешь со мною.
Арман топнул ногой.
— Это становится просто невыносимым! Никогда не добьешься определенного ответа. Все тайны да тайны!
— Ну, так ты идешь со мной?
— Да, конечно. Ведь это единственный способ узнать хоть что-нибудь.
В эту минуту судно номер два остановилось. К крайнему удивлению парижанина, кузен провел его в помещение, где стояли скафандры.
— Разве мы наденем аппареты? — спросил Арман.
— Да, — последовал лаконичный ответ.
— Зачем?
— Увидишь.
Пришлось пылкому французу удовлетвориться этим неопределенным обещанием. Послушно позволив матросу одеть себя, он уже через несколько минут скромно шагал по морскому дну рядом с кузеном. Дно было гладкое, нога уходила в мелкий песок пыльного цвета, образовавшийся из обломков скал, размытых водою. По отлогому скату они поднялись до поверхности моря. Здесь Робер остановился и одел крючок телефона на плечо Армана.
— Сейчас мы не далее, как в трехстах метрах от берега на глубине трех метров. В оптическую трубу ты увидишь купальню.
— В оптическую трубу?
— Да. Как с корабля, так и здесь, я могу свободно видеть все, что делается на поверхности, сам находясь на глубине четырех и более метров под водою.
Говоря это, он взял трубу, висевшую на его поясе. Она состояла из нескольких частей, вставленных одна в другую. Робер раздвинул трубу, поставил ее отвесно и приложил нижнюю часть к главному отверстию каски.