Невидимый
Шрифт:
— Мы так и сделали, Петр, — устало проговорил Хайн. — Сначала не застали дома. Осень, пора болезней, он объезжает больных… Позвонили второй раз — обещал приехать тотчас после ужина. Правда, он не знает, что дело крайне серьезно.
— Я был бы очень рад увидеть его как можно скорее, — тихо сказал я. — Хотя бы потому, что очень важно узнать, как будет Соня разговаривать с ним. Если она и с ним будет вести себя… неподобающим образом — значит, болезнь действительно серьезна. Я имею в виду тяжелое нервное расстройство или что-нибудь в этом роде.
— Нервное расстройство! — простонал Хайн. — Если у нее расстроены нервы, то
Внимание, начинается атака! — сказал я себе. Ямочки на моих щеках углубились, я стиснул зубы.
— Да как же ей из-за него не заболеть? — встряла тетка. — Из-за него кто угодно рассудок потеряет! Нельзя так обращаться с человеком, как он обращался с ней!
Во что бы то ни стало владеть собой! — твердил я себе. А вслух сказал, что понимаю состояние их обоих и не намерен делать никаких выводов из их упреков. Однако пани Каролина должна бы понять, что если кто и страдает больше всех, то именно я. Речь-то ведь идет не только о моей жене, но и о моем ребенке.
Тетка ткнула в меня пальцем, словно клюнула хищным клювом:
— Вас одного я буду обвинять, если в доме случится несчастье! Я — терпеливая, но строгая свидетельница! Кто знал Соню лучше меня? Или вы хотите внушить нам, что Соня потому заболела, что и всегда была нездоровой? Нет, голубчик, это вам не удастся! Да вы месяцами обращались с ней как со служанкой, укравшей ложку! Не изволили, видите ли, уделять ей свое высокое внимание… Добивались, чтоб она отвернулась от родных… А что вы дали ей взамен? Только свой эгоизм! Она обнаружила в вас жестокость, и вы за это мстили ей! Вот не звала же она вас к себе, когда болела — почему? Да потому, что доверия к вам у нее не было! А вы, вместо того чтоб понять отталкивающие свойства вашего характера, злились все больше и больше. Соня разочаровалась в вас как в супруге и человеке. У нее нежная душа, она чувствовала себя несчастной… Но вы и теперь еще ничего не понимаете! Бесчувственный чурбан, голодный выскочка, подручный палача — вот вы кто!
— Тетя Каролина! — всплеснул руками Хайн. — Ради бога, перестаньте! Не надо ссор! Ведь это ужасно, эти взаимные обвинения теперь, когда важно только одно — здоровье Сони! Наверное, все мы виноваты, каждый по- своему… Петр, я взываю к вашему самообладанию, к вашему разуму!
Да ведь ты сам же и начал! — в бешенстве подумал я, но вслух пробормотал, что знаю свой долг. Тетя несправедлива ко мне только из сострадания к Соне…
Я не мог усидеть на месте. Встал, заходил по комнате, мысленно пережевывая нанесенные мне оскорбления. Вот как, стало быть, я виноват, что они держали в доме сумасшедшего, которому приспичило подсматривать за молодоженами… Моя вина в том, что случилось с Соней, после чего она надолго заболела, я нашептал ей, что сумасшедший — отец ее ребенка! Я поощрял ее в идиотских, вздорных выходках до тех пор, пока она не запуталась в сетях собственной больной фантазии…
А наверху гремели аккорды — отчаянные, душераздирающие, и этому не видно было конца. Я шагал по комнате, и рядом металась моя тень — как дьявол, искушающий душу. Я сумел смолчать на оскорбления тетки, но не в состоянии был изобразить фальшивую улыбку. Я бросал вокруг себя убийственные взгляды.
— Петр, Петр, — вздохнул Хайн, — вы не из тех, кто поддается чувству сострадания… Я читаю злобу на вашем лице. Вы никогда не склоните головы ни перед каким величием! Вас не сокрушит даже собственное несчастье. Знаю, вы не веруете в бога. Но с вас стало бы уверовать в него, если б вы только знали, что вам дозволено спорить с ним!
Доктор поставил условие: ничем не нарушать его беседу с Соней. Но он разрешил нам, мне и Хайну, наблюдать за этой беседой из соседней комнаты. Через приоткрытую дверь мы слышали каждое слово. Хайн был в халате и шлепанцах, он зябко ежился в кресле и доблестно превозмогал кашель.
Как только Мильде вошел к Соне, рояль разом смолк.
Соня вскрикнула, ноты упали на пол. Но доктор был готов к ее испугу и заговорил с ней совершенно непринужденно. Сегодня у него был трудный день, много тяжелых больных, повальный грипп. Вот и захотелось ему взглянуть на здоровых, веселых людей. О, милостивая пани прямо — роза, а играет, как настоящий виртуоз. Видно, у нее отличное настроение.
Тут он сделал паузу, чтоб подчеркнуть значение последующих слов:
— Кто бы мог подумать? Оказывается, дядя Кирилл вернулся! И говорят, будто он теперь в самом деле невидим.
Минутка недоверчивого молчания — она показалась нам вечностью. Доктор спросил еще раз, более настойчиво:
— Неужели это правда? Я, признаться, сперва не поверил. Я, знаете ли, понятия не имел… Не можете ли вы, милостивая пани, объяснить мне, как же это произошло? Ведь совсем недавно его увезли отсюда!
Вероятно, он хотел заставить Соню мыслить логически. И полагал, что ее смутит явное неправдоподобие ее вымысла. Однако у Сони ответ был готов:
— Господи, это так просто! Он оттуда убежал!
Мильде, естественно, очень удивился. Как мог дядя бежать из клиники? Ведь он уже бывал раньше в таком заведении и знает, что не так-то просто пациенту выйти из него.
Соня презрительно фыркнула. А что тут такого? Он ведь невидим, а таким вовсе не трудно убежать. Ушел — и все тут.
— Я вам больше скажу: он приехал поездом. И даже билета не покупал!
— Вот как, — удивился доктор. — Ну и новости! Что ж, это, конечно, все объясняет. Да, надо признаться, глупая была затея — запереть в лечебнице невидимого человека. Теперь дядя, конечно, гордится своим подвигом. Он вам рассказывал подробности? Вижу, вижу — и спрашивать нечего. Вы, конечно, уже о многом рассказали друг другу.
— Нет, этого не было, — созналась Соня. — Мы об этом еще не говорили.
— Да не может быть! — Доктор пришел в недоумение. — Как же вы тогда обо всем узнали?
— Ну, раз он здесь — значит, сбежал оттуда, — ответила Соня с трогательной простотой.
Перед таким аргументом пришлось спасовать даже Мильде. Все же он позволил себе выразить мнение, что молодая пани может ведь и ошибаться. Как знать, может быть, он все-таки не совсем невидим и сидит себе в своей палате и о доме забыл…
— Впрочем, — поспешил он добавить, чтоб не дать разлиться потоку Сониного красноречия, — это легко выяснить. Достаточно послать запрос.
Не желает ли милостивая пани, для пущей уверенности, написать в клинику? Пусть она сама напишет и сама получит ответ. Он, Мильде, допускает, что какие-то признаки присутствия в доме невидимого есть, и очень жаль, что тот до сих пор не проявил себя как-нибудь более ощутительно. Что же касается его, Мильде, мнения, то он склонен думать, что дядя Кирилл не ушел из клиники. Ведь если б он ушел, то уж об этом наверняка известили бы родных.