Невидимый
Шрифт:
Я был далек от того, чтоб возражать на его намеки. Мне было безразлично, что он обо мне думает. Я только настаивал, чтоб он сказал мне, обязательно ли проявляется эта зловещая наследственность.
Мильде нахмурился. Сказал, что сумасшествие по наследству не передается. Разве что предрасположенность.
— Это одно и то же, — с горечью заметил я; меня уже начало раздражать высокомерие, с каким он цедил свои ответы, лишь бы отвязаться.
Мильде возразил, что это не одно и то же. Предрасположенность вовсе не обязательно ведет к заболеванию. Многое зависит от того, в каких условиях живет и развивается человек. Случай с Соней типичен: дело дошло до катастрофы исключительно под влиянием
— Впрочем, — поспешно добавил он, — здесь вообще нет ничего позитивного, на чем можно было бы строить предположения…
Да, ничего не скажешь, утешение не из удачных! Я коротко засмеялся.
— А Кирилл Хайн? Он-то как сошел с ума? Его мать тоже была здорова в период зачатия!
Мое возражение глубоко задело доктора. Он заявил, что, кажется, он не студент, а я не экзаменатор. Что я, собственно, хочу доказать? Что мой ребенок будет больным?
— И знаете что? — сердито закончил он. — Я очень хочу сегодня попасть домой. Мне вовсе не нравится, что вы меня задерживаете.
Я — почти смиренно — прошептал, что хочу не утешений, а правды.
— Правды?
Теперь он даже как-то глупо усмехнулся. Потом вдруг вырвался и побежал к своей машине. Я бросился за ним. Мильде сел в автомобиль и хотел уже захлопнуть дверцу, но я, с трудом сдерживаясь, успел еще спросить — неужели ему и впрямь больше нечего сказать мне?
— Нет, — ледяным тоном ответил он, обозленный моей неотвязчивостью. — Я сказал вам все, что вы хотели знать.
И тронул машину. Я, красный от гнева, кричал ему вслед, что он не должен разговаривать со мной так скупо и враждебно, не удивительно же, что отца интересует судьба ребенка, — но Мильде уже не мог меня слышать. Или просто сделал вид, будто не слышит.
Я утешал себя, что только ради ребенка обязан сносить такие унижения. Я стоял у ворот, растерянно осклабясь, и ливень хлестал меня… Холодные струйки воды текли мне за ворот. Над входом горела лампа, и длинная тень от меня ложилась на землю. Какая-то заблудившаяся ночная бабочка коснулась на лету моего лба. Я в бешенстве отмахнулся…
Потом я вернулся в дом. Постепенно успокаивался. Стал обдумывать то, что услышал от доктора. Добрая то была весть или злая? Трудно сказать. По меньшей мере тут была мучительная неизвестность и была угроза, что эта неизвестность будет грызть меня долгие месяцы, а потом еще — годы… Я очутился снова в положении, сходном с тем, в каком я находился, когда только приехал в Есенице и мы с Соней бродили ночью в саду. Тогда мне тоже только и оставалось, что выбросить из головы все, что мне рассказал в первый вечер Хайн. Жить с постоянным страхом в душе? Или попытаться еще раз поверить в будущее? В тот раз опа бессовестно обманула меня, эта благословенная вера! Или на сей раз судьба окажется милостивее?
Вопрос натыкался на вопрос, ответы визжали, как фальшивые тоны в оркестре. В таких случаях — какой прок от всех мудрых намерений? Разум способен мужественно и решительно идти навстречу неизвестности, а чувство — оно как малое дитя, упирается, боится темноты.
О докторе Мильде я не мог думать без возмущения. Вот ведь как — там, наверху, он только что едва не обнимал Хайна. Стало быть, вздохи и безысходное отчаяние еще ценятся в этом мире! Или Мильде отмеряет утешения погорячее тому, кто платит? Я решил, что когда-нибудь еще расплачусь с Мильде по этому счетцу…
Я взглянул па часы. Несколько минут одиннадцатого. Еще не поздно зайти к Хайну, потолковать с ним обо всем, что случилось п что говорил Мильде. Но — утирать малодушные слезы старика? Потчевать его конфетками утешений? Этого мне никак не хотелось. Или засесть в своей комнате с сигарой в зубах и в одиночестве предаться мыслям? Нет, и это ни к чему. Я не из тех, кто склонен к романтическим собеседованиям с вороном. И я отправился спать.
Соня уже лежала в кровати, закутавшись в одеяло до подбородка. Я подумал, что она спит, и вел себя как можно тише. Но она не спала. Когда я погасил ночничок, то услышал, как она приглушенно хихикает под одеялом. Лежала она спиной ко мне. Смеялась п шептала что-то невразумительное.
Смейся, смейся, думал я. В мозгу моем гвоздем застряла забота о ребенке. Сегодня я впервые засыпал рядом с помешанной. Вот и еще один сумасшедший в доме Хайна, — сказал я себе. Нельзя не подумать, что дом этот и впрямь проклят. Видно, какой-то дьявол начертал на его фундаменте ужасный приговор — что здесь всегда будет жить человек, лишенный рассудка.
Я не подозревал, что мысль эта была пророческой.
14
КАТИ
Недолго спали мы с Соней в общей спальне. Она вдруг стала проявлять прямо-таки девическую стыдливость при раздевании.
— Не смотри на меня! Выйди за дверь! И не стыдно тебе так смотреть на меня!
Я всегда уступал ее желанию. Отворачивался, молчал. Впрочем, она зря меня подозревала. Если и устремлял я на нее изредка взор, то смотрел на ее живот. Только там и оставалось еще то от Сони, что вообще могло меня теперь интересовать.
Моя деликатность, то, что я послушно отворачивался, выходил из спальни, — ничего не помогало. Начались слезы — Соня вообразила, будто я трогаю ее, когда она спит.
— Я знаю! — бранчливо кричала она. — Я чувствовала! Зачем ты лжешь? Я не твоя. И не хочу иметь с тобой ничего общего!
А то начинала грозить мне:
— Погоди, вот я ему скажу! Он тебе покажет! Ты уже давно ему надоел. Еще пожалеешь, увидишь!
Я снисходительно улыбался, уговаривал ее, как ребенка. Когда она спрашивала, боюсь ли я его, я уверял — да, боюсь. И она бывала в высшей степени довольна. Но ненадолго. Вскоре следовал новый каприз.
В конце концов она высказалась прямо:
— Я хочу уйти от тебя. Да, да, хочу от тебя уйти!
И, обрадовавшись, что ей пришла такая отличная идея, захлопала в ладоши. Она не преминула еще и подсластить мне эту пилюлю, высказав надежду, что любовник, увидев, что меня уже нет рядом с ней, обязательно к ней придет. Что ж, я не возражал, и все прошло как по маслу. Хайн получил обратно свою овечку. Теперь она уже в самом деле стала только его. Зачем мне было за нее цепляться? Мне вовсе не улыбалось соперничать с такой талантливой сиделкой, как Хайн. Он и так целые дни с Соней, почему ж ему не быть с ней и ночью? Так я снова стал почти что холостяком.
Вещи Сони перенесли вниз, определилась форма моей свободы. Моей экономкой стала Кати. Я не согласился на малопривлекательное предложение — питаться вместе со всей семьей от кухни Айны.
Отсутствие Сони меня не трогало. Мне нужен был только тот таинственный, скрытый плод, который она унесла с собой. Как жаль, что невозможно было сорвать его с ядовитого материнского дерева! Поистине, ребенок похож на яблоко поздних сортов. Его еще нельзя снимать, хотя собака садовника целыми ночами до изнеможения лает на шайки воров, рыскающих вокруг сада. Каждое утро я просыпался с тревогой — не приключилось ли зла моему яблоку? Но ведь солдат, способный засыпать под артиллерийскую пальбу, привыкает в конце концов даже к грохоту рушащихся небес, а человек, ежедневно ожидающий несчастья, которое все не наступает, приучается в конце концов засыпать в надежде, что если оно не разразилось до сих пор, то уж не разразится никогда.