Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
Но я ведь враг. Она меня ненавидит. Это не нужно слышать – это видно по распахнутым глазам, наполненным стеклянной влагой.
Зачем ей мой поцелуй? Чтобы проверить, какой я урод? Чтобы в очередной раз отвернуться? Зачем она меня мучает? Говорила, что даст шанс, просила бороться, но бороться за что? За пустоту?
Я. Не. Мо-гу.
Сел на край ванны и, опустив голову, задумался. Все слишком затянулось. Этот вынужденный брак для обоих, игра Чеха, обещания, которые никому не нужны. Фальшивая семья, неправильная страсть, ненужная любовь с привкусом горечи. Нужно выпутываться из этого смертельного узла и желательно сделать так, чтобы никто не пострадал. Ни жена, ни дети.
Лина ненавидит меня, Настя видеть не хочет, сын не признает… Мне самому от себя тошно, потому согласен отвечать за все, что сделал. Если Чех жив, значит, видео со «свадьбы» тоже сохранилось, и я смогу очистить себя от грязи, что мучает душу. Сяду за решетку. Признаю вину и сяду за изнасилование, но потащу за собой и тварь, что подтолкнула меня на это преступление. Вытащу из памяти все, что знаю о Чехове, воре и оборотне в погонах, и засажу ублюдка навечно.
Когда дверь в ванную приоткрылась, я зарычал:
– Пожалуйста, иди спать, – поднялся и повернулся к девушке спиной, чтобы не смотреть в глаза, стал сдирать одежду. Ткань трещала под пальцами, пуговицы неприятно цеплялись за бинты, душу по-настоящему выворачивало наизнанку, будто кто-то резал невидимой бритвой.
– Я лишь помогу, – тихий, будто шелест, голос и ласковые осторожные прикосновения к спине показались трепетом крыльев мотылька. – Ты… – Лина запнулась и хрипло, с трудом, выговорила: – Ты красивый.
Ладони её коснулись лопаток, тонкие пальчики пробежались лёгкими прикосновениями по пояснице, скользнули ниже. Я будто шагнул в пропасть и оказался в ледяной ванне. Покрылся мурашками, едва сдержал себя, чтобы не закричать.
Мне разрывало сомнениями. Хотелось, чтобы Лина продолжала, чтобы зашла дальше дозволенного, но я повернулся и, собрав ее ладони в свои, отодвинул от себя.
– Ангел, иди. Не нужно обманывать меня и себя. Мы ничего не поменяем, не сможем. Наши отношения – это морок. Дым, который нельзя взять в ладони.
– И что? – с вызовом спросила она и сузила глаза. – Ты мой муж. Не Насти. Хочешь снова идти сидеть у ее двери? Хорошо, хоть всю ночь там торчи. Но сначала…
Она приподнялась и прикоснулась мягкими губами к моим, скользнула острым язычком между ними, обожгла кожу дыханием.
Ревнует?
Я оторвал ее от себя, заглянул в распахнутые глаза, облизал свои губы, чтобы запомнить вкус. Какао и чуточку соли. Наверное от слез. Или крови. Она так искусала свои нежные губы за этот день. Волновалась за меня?
– Настя едва не умерла, – объяснил я, сдерживаясь, стараясь не шевелиться и не вдыхать аромат ее волос. – И ты бы умерла, Ли-и-на, стоило открыть дверь по тому адресу, что дал этот сучонок. Ты не послушалась, ввязалась в это, не доверилась мне. Разве так относятся к мужу? Я, кто угодно – урод, насильник, слабак, но точно не муж. И, похоже, для некоторых уже и не отец. Не ври, Ангел, ты не умеешь врать. Ты дергаешься, стоит мне потянуться, сжимаешься, когда я хочу тебя поцеловать, отворачиваешься и прячешь глаза. Зачем сейчас этот цирк? У-хо-ди.
– Дёргаюсь? – Она зло сверкнула глазами. – Примерно так?!
И неожиданно положила мне ладонь на ширинку.
Я сжал зубы. Безумие. Чего она хочет? Чтобы я на коленках ползал? Меня скоро в импотенты можно будет записать, потому что яйца гудят бесконечно, прорезая пах острой болью, стоит подумать о жене и вспомнить о том, что я сделал.
– Уходи, – скрипнул зубами. – Я не смею тебя желать, потому что для тебя это через силу. Или скажешь, что не так?! – я обнаглел, дернул руку вперед и сжал налитую грудь жены. Пусть испугается, сбежит, даст пощечину. Так будет лучше. Ну же!
У Лины щёки вспыхнули, рот приоткрылся. Казалось, миг, и она выскочит из ванной, исчезнет, не оглядываясь. Но она лишь прошипела в ярости:
– Ах так?! – И сунула руку мне в брюки. – А как тебе такой «цирк» с конями?
Ладошка её обхватила член и несильно сжала его, глаза засверкали ледяной злостью, губы растянулись в белозубой улыбке. Да она смеется надо мной!
Глава 14. Лютый
Зарычал снова. Сильнее. Отчаянней. Сжал ее руку, чтобы заставить остановиться, но в крови уже вспыхнула страсть – я летел со скоростью света в пекло своих желаний.
– Что ты творишь, Ангел? – прошептал и сам не заметил, как мы оказались у стены. Прижал жену плечами к кафелю, наклонился, чтобы смотреть глаза в глаза. Мы уничтожали друг друга. Не нужны ножи и колья, нам хватало взглядов, чтобы было невыносимо больно. – Не делай так… Ты крутишь мной, как хочешь. Понимаешь, что я испытываю вину, что жру себя изнутри каждый день. Ты все понимаешь! И ты все помнишь! Ты меня к себе привязываешь, а потом швыряешь о бетон. Да, все правильно – маленькая месть за глубокую рану, но я больше не могу так – хочу тебя любить и не смею. Хочу, чтобы ты любила, но не стану этого требовать. Никогда! – Встряхнул ее плечи, вытащил руку из брюк, челюсть свело от желания впиться в мягкие приоткрытые губы, но я сдержался. Снова. В пах словно кинжал вставили и провернули, потому следующие слова сказал хрипло: – Я не поменяю свое решение о разводе, как бы ты ни была мне дорога. Хочу дать тебе свободу, а себе чуть-чуть воздуха. Я рядом с тобой подыхаю. Лопаюсь. Разрываюсь на куски. А ты ревнуешь к Насте? Что за бред?! Ты просто манипулируешь. Как и твой отец своими клиентами, своими подчиненными. Ты же Кирсанова, леди-босс, все можешь сама, интересы и мнение других не в счет. Даже перевести деньги бандиту, рискуя нерожденным ребенком – проще простого для тебя! Я не позволю делать из себя игрушку, но и такого больше не допущу – ты будешь в безопасности, даже если мне придется тебя украсть. А сейчас иди вон, Ангелина.
Это было жалко. Звучало тоскливо, будто я умолял ее остаться. Пиздец! О, докатился. Разрывался на части, мне хотелось, чтобы она ушла или шваркнула кулаком в нос. Может, это помогло бы мне прийти в себя. Адреналин отравил кровь, и кроме биения сердца я ничего не слышал.
– Уходи, пожалуйста… – я опустил голову и договорил, содрогаясь всем телом: – Хочу за все ответить, Лина. Хочу, чтобы твоя боль прошла, хотя бы с осознанием, что насильник сидит в тюрьме.
Она поджала губы. Не ответила, не ударила… и не ушла. Глядя в глаза – пронзительно, уничтожающе, медленно опустилась. Ладони её, словно выжигая на теле отметины, будто угли, заскользили по торсу, животу, бёдрам. Тонкие пальчики скользнули за пояс, оттягивая брюки.
Глядя снизу вверх, но будто повергая в бездонную пропасть, Лина тихо со злостью процедила:
– Ревную? И не мечтай! Что ты о себе возомнил? Я лишь спросила, почему ты сидишь у её двери, как верный пёс. Ты! Волк, а не жалкая шавка. Я не таким тебя знаю, Лютый! Лишь я имею право приручать тебя, слышишь?! Кирсанова, говоришь? Бизнес-леди? Так вот тебе аванс, Береговой. И попробуй отказаться от нашей сделки.
Зажмурившись, она обхватила меня губами. Нежно провела языком по головке, пробежалась лёгкими прикосновениями пальцев по стволу, обрисовывая выступающие венки… И оторвалась, когда я готов был погрузиться в пучину удовольствия без остатка. Голос её прозвучал слегка хрипло: