Невинная кровь
Шрифт:
— Угодить? Кому именно?
— Тебе, а то кому же. Зачем только женился, спрашивается?
Как только слова сорвались с языка, Хильда в испуге раскрыла глаза, словно ляпнула что-то непоправимое, о чем оба давно размышляли, но боялись высказать вслух. Морис поднял одну из роз — поникшая головка печально легла ему на ладонь — и ледяным тоном промолвил:
— Я женился, потому что потерял из-за тебя голову и верил: мы будем счастливы вместе. Если тебя что-то не устраивает, скажи прямо, в чем дело.
Удивительно, как фальшиво звучит иногда чистая правда. А ведь можно было просто сказать: «Я полюбил
— Не надо со мной говорить, как со своей студенткой. Знаю, ты считаешь меня дурой, но я как-нибудь обойдусь без твоего снисхождения.
Морис промолчал, глядя, как Хильда безуспешно сует последний цветок в граненую чашу, обдирая стебель 6 спутанную проволоку. Перегруженный букет опрокинулся, металлические завитки выпали на стол, заплескав его водой, усеяв пыльцой и лепестками. Женщина глухо простонала и принялась подтирать лужи носовым платком.
— Знаю, по-твоему, это я виновата, что Филиппа ушла. Так ведь? Что, мол, за жена: ни своих не сумела принести, ни эту дома не удержала!
— Ты говоришь ерунду, и тебе это отлично известно. Я мог бы остановить Филиппу, но не любой же ценой. Она должна сама вернуться к реальности.
Хильда склонила голову и прошептала так, что Морис еле расслышал последние слова:
— Все обернулось бы по-другому, роди я тебе ребеночка.
Мужчина ощутил укол жалости — кратковременный, однако на миг затмивший его разум — и неожиданно для себя выпалил:
— Да, кстати, забыл сказать. На той неделе я был у доктора Паттерсона — ничего особенного, обычная консультация, — так вот, он изучил мою карточку и в принципе подтвердил мои подозрения. Помнишь, два года назад мы ходили по врачам… В общем, это я бесплоден. Ты здесь ни при чем.
Хильда изумленно уставилась на него, забыв о розах.
— А как же твой Орландо?
— Он тоже ни при чем, — оборвал ее муж. — Все случилось после его рождения. Примерно в шесть недель мальчик перенес свинку, и доктор считает, что я заразился… Такое бывает сплошь и рядом. Ничего не поделаешь.
Миссис Пэлфри продолжала таращиться; Морис попытался загладить неприятное признание, неловко пожав плечами и криво улыбнувшись: дескать, вот она, судьба-злодейка. Однако настороженный, немигающий взгляд жены не отпускал его. Он мысленно обругал себя глупцом. Из-за испорченного букета роз, из-за минутной слабости — взять и проболтаться! Хорошо хоть, не выложил все подчистую — ему бы такое и в голову не пришло, но ведь и этого более чем достаточно. Двенадцать лет у Мориса была тайна. Он уже сроднился с ней, точно с непутевым близким другом, и вот правда выплыла наружу. В свое время Пэлфри отнесся к постыдному секрету, как большинство мужчин: почти не думал о нем. Ради этого не приходилось даже прилагать усилий. У всех свои особенности. Не ломаем же мы голову о пищеварении, пока не возникнут проблемы! Время от времени бесплодие представлялось ему частью собственной сложной натуры, достойной изучения, как, скажем, черты личного стиля у очередного студента. В глубине души Морису, точно маленькому ребенку, даже нравилось иметь пусть и некрасивую, но свою тайну. И совсем уж редко мысли о неполноценности досадно вторгались в его разум по утрам, портили настроение, тревожили, затрудняя дыхание — симптом, который можно было
— Ты все это время знал, да? Не ври, будто ходил к Паттерсону. Тебе сообщили еще в тот раз, когда мы проходили эти ужасные тесты. Ты еще сказал, дескать, прекращаем, хватит с нас. А я-то себя обвиняла. Столько лет…
— При чем здесь обвинения? — простонал муж.
Все-таки он сошел с ума, решив, будто правда — единственное, чего недостает их браку. Трагедия — если применить столь возвышенное слово к заурядному, будничному невезению — заключалась не в том, что жена не отвечала его потребностям; она и не стремилась к этому…
— Выйди я за другого, давно родила бы.
— Возможно. Если бы нашла этого другого, да если бы он захотел ребенка плюс оказался подходящим отцом.
Наконец жена опустила глаза. И, неуклюже сгребая помятые розы, мрачно прошептала:
— Думаешь, я никому не нравилась? Джордж Бокок за мной ухаживал.
Какой еще, шут возьми, Бокок? Ах да… Прыщавый парень из университетской приемной комиссии. Так вот с кем соперничал Морис. Если это не пробьет бреши в его самооценке, значит, ей уже ничто не повредит.
За ужином Хильда вела себя еще тише обычного. Муж заподозрил, что ее занимают собственные мысли. Лишь когда разошлись гости, оставшись наедине с мужем в спальне, миссис Пэлфри заговорила — сердито, пересиливая себя, словно боялась возражений с его стороны:
— Не хочу больше ходить в этот суд.
— Сложи полномочия. А в чем дело?
— От меня никакого проку. Я никому не помогаю. И мне там не нравится. Дослужу положенные три месяца, и довольно.
— Тогда не стоит и продолжать. Лучше напиши лорд-канцлеру, только придумай повод посерьезнее.
— Неумение принести пользу — причина вполне уважительная.
— А чем ты заполнишь свободное время? Хочешь, потолкую с Гвеном Маршаллом, он подыщет место в школе? У них всегда не хватает людей.
— Вряд ли от меня там будет толк. Нет уж, сама найду чем заняться. — Она помолчала, потом заявила: — Я хочу завести собаку.
— В Лондоне? Ты не шутишь? Здесь даже негде их выгуливать.
— Почему негде? Эмбанкмент-Гарденс, Сент-Джеймсский парк…
— Полагаю, в общественных парках и так полно зверья. Впрочем, если уверена, выбирай породу, и поищем уважаемую псарню. Можно даже в эти выходные.
Морис и сам удивился своему великодушию. В конце концов, недурная затея. Филиппа с Хильдой были не лучшими соседками, но дом и в самом деле опустел с уходом приемной дочери. Да и проехаться до псарни — чем не экскурсия на выходные? Хорошо воспитанная собака — не такое уж неудобство.
— Порода меня не волнует, — ответила жена. — Возьму дворнягу из приюта.
— Но, Хильда, — возмутился Морис, — раз уж надумала, выбери хотя бы красавчика?
— Внешность играет роль для таких, как вы с Филиппой. А я хочу безродного пса, от которого все отказались, хочу спасти чью-то никому не нужную жизнь.