Невинная вдова

О’Брайен Анна

— Я не совершила ничего дурного и не заслужила подобного обращения, милорд. — Я сама изумилась собственному хладнокровию и спокойствию, с которым мне удалось произнести эти слова. — Вы ко мне несправедливы. Я клянусь в своей невиновности, и пусть все присутствующие будут мне свидетелями. Возможно, вы этого добиваетесь? Я не разговаривала с герцогом Глостером с того момента, когда мой отец восстал против Йорков и предложил свою помощь Ланкастерам. — Мне даже удалось присесть в реверансе, хотя он вышел несколько неуклюжим. — Вы напрасно меня обидели.

Я с необычайным достоинством склонилась перед принцем и королевой, а затем развернулась и покинула комнату. Не успела я выйти за дверь, как толпа придворных зашевелилась, зашуршала и зашепталась.

Пока

кровоподтек на моем лице не сошел, я скрывала его под толстым слоем белой пудры. Я спрашивала себя: быть может, мне стоит выставить на всеобщее обозрение склонность моего мужа к насилию, но все во мне восставало против подобной идеи. Я не желала становиться предметом новых пересудов или, того хуже, жалости. А меня, вопреки ожиданиям, не заперли в комнате, и мне пришлось, как ни в чем не бывало, выполнять свои обязанности, то есть служить королеве под пристальными взглядами окружающих. В каком-то смысле это было своеобразным заточением, потому что я ни на мгновение не оставалась одна. Леди Беатриса даже спала со мной в одной постели, правда, отодвигалась от меня как можно дальше, рискуя свалиться на пол. Хуже того, мне запрещено было видеться с мамой. А Марджери, которая могла бы хоть немного меня утешить, уплыла в Англию вместе с Изабеллой. Принц обходил меня десятой дорогой. Таким образом, я была вынуждена рассчитывать только на себя. Никто не помогал мне в эти трудные дни сохранять самообладание и демонстрировать всем чудесное настроение. Зато я обнаружила в себе необычайную стойкость. Я отгородилась от мира холодной и неприступной гордостью. Я поддерживала беседу, когда от меня это требовалось, вышивала, читала королеве и сама изумлялась собственной выдержке. Я никогда не плакала, удерживаясь от слез даже ночью, когда сопение леди Беатрисы указывало на то, что она крепко спит. Я сухими глазами смотрела в ночную тьму, понимая, что не имею права на слабость в этом враждебном окружении. Я впервые призналась себе, как сильно я боюсь принца. Разгулявшееся воображение рисовало мне ситуации, в которых он разделывался со мной так же, как с моими птичками.

Жалкие крохи утешения я получала лишь от Беатрисы. Однажды, когда я, сидя перед зеркалом, пыталась получше замаскировать кровоподтек, она подошла ко мне и, остановившись у меня за спиной, произнесла:

— Меня восхищает ваше мужество. — С этими словами фрейлина подала мне баночку с пудрой. — Не всякий способен выдержать гнев королевы. Мне кажется, стоит нанести еще немного пудры вдоль скулы. Тогда синяк будет практически незаметен.

— Это вы отнесли письмо Маргарите, — резко обернулась я к ней.

— Да, я, и не раскаиваюсь в этом. Если бы я этого не сделала, его нашел бы кто-нибудь другой, и тогда наказали бы меня. Не стоит сердить королеву. Я думаю, вам тоже следовало бы это запомнить. — Беатриса пожала плечами. — Позвольте, я вам помогу.

Ловкими движениями она нанесла пудру на мое лицо и, не говоря больше ни слова, вышла. Но и за такую малость я была ей очень благодарна.

Что касается Ричарда, то я запретила себе даже думать о нем. Но мои сны были мне неподвластны. Я не могла по собственной воле определять их содержание, поэтому он являлся ко мне в грезах. Тем не менее эти сны были смутными и тревожными, в них было много крови и насилия, и они меня не радовали. Однажды я проснулась и смогла в мельчайших деталях припомнить то, что мне привиделось. Ричард и принц Эдуард стояли рядом в каком-то огромном, исполненном теней здании. На полу между ними лежал клинок. Они оба одновременно потянулись к нему, и я испуганно вскрикнула. Но я не увидела, кто из них первым успел схватить оружие, как и того, что произошло сразу вслед за этим. Что я увидела, так это лужу крови, растекающуюся по истертым каменным плитам пола.

Когда я проснулась, у меня стучало в висках, а за окном бушевал очередной шторм.

Разумеется, письмо Ричарда было для меня утрачено. Навсегда. Маргарита разорвала его на мелкие клочки и бросила в пылающий камин.

Англия.

Наконец-то вдали показались плавные очертания прибрежных холмов. С каждой минутой они увеличивались и становились все отчетливее.

— Что вы будете делать, милорд, когда мы сойдем на берег?

У самого берега теснились рыбацкие хижины, чуть дальше виднелись жилища торговцев, а также башенки и зубчатые стены крепости. Мы подплывали к Веймуту, городку на южном побережье Англии, где королева рассчитывала набрать войска. Вполне возможно, что где-то в засаде нас поджидали вооруженные сторонники Йорков, но я могла думать лишь о том, с каким облегчением я ступлю на твердую землю, которая не будет качаться и убегать из-под ног.

Настроение принца оставалось непредсказуемым. С того дня когда он потерял самообладание из-за письма Глостера, мы не перекинулись ни единым словом, а в условиях тесноты и царящей на корабле скученности это была задача не из легких. По большей части я старалась держаться как можно дальше от супруга. У меня и без него хватало проблем. Но здравый смысл твердил, что в моих интересах сделать первый шаг к примирению. Ведь мне придется жить с этим человеком. И вот он стоит, опершись на поручни, и вглядывается вдаль, пытаясь понять, что ожидает нас на берегу. Я сочла этот момент вполне благоприятным для того, чтобы поднести принцу оливковую ветвь, пусть даже и не вполне настоящую.

Эдуард заметил мое присутствие, но не отстранился и не отошел, когда я приблизилась и остановилась рядом. В знак примирения я принесла ему кубок с вином. Я твердила себе, что должна наладить отношения с принцем, хотя все во мне протестовало против этого.

Кроме всего прочего, я рассчитывала выудить из него хоть какую-то информацию.

— Какие у вас планы? Вы сразу двинетесь в поход? — спросила я, вместе с ним глядя вдаль и стискивая в руках кубок.

Эдуард ответил на мой вопрос, не поворачивая головы, но вполне дружелюбно:

— Как только соберу войско, я выступлю на Лондон.

Мы не знали, что нас ожидает, не считая того, что Эдуард Йорк вновь представляет собой силу, с которой нельзя не считаться. И это занимало все мысли принца. Сегодня он был спокоен и задумчив. Он не испытывал беспричинного оптимизма и не строил воздушных замков. Не было в нем и враждебности ко мне. Я попыталась забыть пощечину. Разумеется, простить его я не могла, так же, как и оправдать эту дикую выходку всплеском неконтролируемых эмоций… Но, как бы то ни было, мы находились в одной упряжке. Необходимость вынуждала меня действовать вопреки моим побуждениям.

— Как вы думаете, вам придется вступить в сражение?

Разумеется, я знала, что битвы не избежать. На это указывал здравый смысл, но я хотела, чтобы принц связно изложил мне свои планы.

— В сражение? Ну, конечно. — Эдуард неожиданно улыбнулся, и эта улыбка полностью его преобразила. Угрюмый юноша превратился в прекрасного рыцаря. Он положил руку на мои сжимающие поручень пальцы. — Хорошая примета, Анна. Мы сходим на берег накануне Пасхи. Я уверен, что это указывает на Господнее благословение. Завтра мы будем присутствовать на праздничном богослужении и сможем возблагодарить Всевышнего за то, что он привел нас к этому берегу. Затем мы двинемся на Лондон и наконец-то раз и навсегда покончим с Йорками. Я уверяю тебя, Йорки больше никогда не вернутся к власти.

— А потом?

— Ты о чем? — Эдуард с трудом оторвал взгляд от того места, где нашему кораблю не позднее чем через полчаса предстояло причалить, и покосился на меня. — Разумеется, я рассчитываю воссоединиться с Уориком и его войсками. Граф будет стоять рядом со мной на ступенях Уайтхолла.

— Это понятно. — Как бы получше это сформулировать? — Когда вы займете Лондон, что тогда? Что будет с вашим отцом? Получит ли он обратно свою корону?

Лицо принца потемнело. Он устремил взгляд поверх моего плеча в сторону Лондона, как будто пытаясь разглядеть своего отца, вновь угодившего в руки йоркистам и запертого в одной из комнат Тауэра.