Невинность в подарок

Кьют Аля

– К этому все давно шло, – почти равнодушно отреагировала мама.

– Да, папа, конечно, держался за дом. Он ведь сам его строил.

Я закатила глаза.

– Он его проектировал, Крис.

– А какая разница? – она пожала плечами. – Мне в универ неудобно ездить. Конечно, нам нужна квартира в центре.

– Центр – это вряд ли, – сразу обрезала я.

Признаться, я понятия

не имела, как снять даже самую простенькую двушку где-нибудь в спальном районе.

– Как это вряд ли, Марьяна? – тут же накинулась на меня мать. – Ты же не собираешься нас засунуть в панельное дерьмо? Что скажут люди?

– Да, я в метро не хочу. Мне нужны квартира около университета и машина.

– У тебя прав нет, – возмутилась я на требование сестры.

– Вот! И права мне нужны. Я отцу говорила, а он все откладывал.

– Тебе только что исполнилось восемнадцать.

– Ты тоже вечно ищешь причины, – зашипела Крис. – Думаешь, тут легко было? Ты плевала на нас все эти годы.

– Я училась, Кристин.

– Да, конечно. Рассказывай. В Голландию все только и ездят, чтобы учиться.

У меня не осталось аргументов. Я устала по сто раз объяснять одно и то же. Крис постоянно попрекала меня, мать при этом смотрела укоризненно, не думая вступаться. И это при том, что после папиной смерти почему-то именно на меня легли все проблемы. Бытовые, финансовые, наследственные.

Наверно, потому что именно меня отец готовил в приемники. Крис была младше на год и не проявляла интереса к бизнесу. Мать последнее время жила в каком-то своем мире. Скорее всего, из-за таблеток, которыми явно злоупотребляла.

Только представив, как придется сообщить ей, что у меня нет денег на продление абонемента у психотерапевта, захотелось застрелиться.

Ничего не ответив на вопли Крис, я поднялась к себе. Моя спальня все еще была подростковой, почти детской. Я ничего не меняла со школы. Постер на стене со смазливым Гарри Стайлзом. Фотографии на столе и полках с выпускного и отдыха в Австрии. Покрывало на кровати в оборочках и мягкие игрушки рядком. Я и сама была ребенком до того ужасного дня, как мне сообщили о смерти папы. С тех пор невольно и быстро пришлось взрослеть.

Я сжала губы, зажмурилась и крепко обняла подушку, чтобы не разреветься.

– Марьяш, не надо, – услышала я мамин голос.

Бесцветный и глухой. Она говорила вообще без эмоций, и это было еще страшнее истерики. Лучше срывы, чем апатия. Но в словах я нашла утешение и поддержку. Наверно, потому что они мне были очень нужны.

Хлопнула дверь в соседней комнате. Это Кристина выразила свой протест. Громко.

– Не надо так с сестрой, – продолжила мама, развеивая мои иллюзии о поддержке. – Ей сложно. Нам всем сложно.

Я cела на кровать, не в силах глотать это без ответа.

– Мам,

у нас нет денег. Вообще, понимаешь? Все, что я могу сейчас, – это снять клоповник на месяц. Возможно, даже не в Питере, а где-нибудь в области. Чтобы Крис дали общагу. У меня нет денег на твои сеансы терапии. У меня нет денег даже на переезд. Мы просто запихаем все в чемоданы и будем умолять знакомых нас довезти до города. Понимаешь, мам?

Она смотрела на меня, наверно, целую минуту, потом погладила по волосам и натянуто рассмеялась.

– Это плохая шутка, Марьяна. Не надо издеваться. Жизнь уже постаралась.

Она встала и ушла к себе.

Я снова упала на кровать, лицом в подушку. Попыталась тоже не думать о грядущем переезде, но на смену пришли еще более удручающие мысли.

Что, если я так же отрицала опасность, о которой говорил мне дядя Алик? В лучших традициях мамы и Крис я пыталась игнорировать угрозу, хотя везде были не просто намеки или знаки, а практически прямые доказательства, что мой отец связался с опасными людьми.

Я почти не спала эту ночь. Мне грезились то тени в окне, то снились чужие грубые руки, то дядя Алик шептал в ухо: “Ты помнишь мой телефон”.

Утром я вышла на кухню, чтобы выпить кофе. Нужно было попробовать продать свои дизайнерские вещи и убедить сделать то же самое Крис. Так мы смогли бы наскрести хоть немного на жизнь.

Но на кухне кофе не оказалось. Еды в холодильнике – тоже. Зато позвонили в дверь. Я открыла и приняла пакет с доставкой. Кристина слетела с лестницы как бабочка. Грациозная, парящая. Скоро она станет еще более изящной, ведь нам будет не на что питаться.

– Крис, – рявкнула я, увидев счет на пакете. – Пять тысяч! Гребаные пять тысяч сраных рублей ты потратила на завтрак.

– Ты просила купить продукты, – невозмутимо ответила сестра, доставая теплый тост и джем. – Вот – пожалуйста. Наш завтрак.

– Продукты, Кристина. Продукты из магазина. Паста, картошка, рис, курица, хлеб.

– И что бы ты с ними делала?

– Ела.

Разговор идиота с глухим. Да-да, я как никогда чувствовала себя идиоткой, а Кристина никак не желала меня услышать.

– А мы с мамой? Ты приходишь почти ночью, уходишь утром. Повара уволила. Кто будет это готовить? Сама в ресторанах питаешься, а мы хуже?

У меня не было сил это слушать больше. Я просто выбежала из дома в сад. Проклятый большой красивый сад, который я сама создавала. Теперь все здесь меня убивало.

Я села на скамейку под туей, сразу замерзла. Если заболею, будет только хуже. Мысленно вытащив себя за косичку из болота, я вернулась в спальню, приняла горячий душ, пошла одеваться, чтобы опять поехать в город, съесть по дороге что-нибудь из пекарни и запить дешёвым невкусным кофе. Этой еды мне должно было хватить на весь день. Мать и сестра пировали по-королевски, когда я уходила.