Невиновные
Шрифт:
В свои четырнадцать с половиной она была уже женщиной и рассуждала весьма серьезно.
— Папа, ну почему ты никуда не ходишь по вечерам?
— Зачем?
— Многие мужчины ходят в кафе, так ведь? У тебя могли бы быть приятели, приятельницы, любовницы. Совсем не естественно, что ты сидишь все время дома. Не потому же, что мы еще маленькие и нас не на кого оставить.
— А если мне совсем не хочется никуда ходить?
— Значит, ты не такой, как все.
В другой раз вечером,
— Ты очень любил мать, верно?
— Я никогда не любил никакой другой женщины. Для меня во всем мире существовала она одна… и вы двое, конечно.
— Она тебя любила так же, как ты ее?
— Может быть, но как-то по-иному.
— Почему же она, и выйдя замуж, не бросила работу? У вас было мало денег?
— Нет, я зарабатывал достаточно для двоих.
Он чуть было не добавил, не подумав; «Она работала, чтобы сохранить свою независимость, чтобы доказать, что существует сама по себе, а не как половина супружеской пары».
Это открытие он сделал только что благодаря Марлен. Аннет Не стала бы работать в какой-нибудь конторе. Для самоутверждения ей нужна была работа тяжелая, изнурительная.
И он сказал дочери просто:
— У нее была потребность жертвовать собой…
Это тоже была правда, однако в этом он был не гак убежден. Время шло, и понемногу, не задумываясь, он начал понимать Аннет лучше, чем когда она была жива, во всяком случае, некоторые черты ее характера.
Он осознавал, что при жизни Аннет был ею так ослеплен, что мало занимался детьми. Они это чувствовали и теперь тоже стали больше интересоваться им.
Когда его жена была жива, она была центральной фигурой в доме.
Он гнал от себя эти мысли, как будто был несправедлив к покойной, как будто даже немного оскорблял ее.
А, может быть, напротив, он пытался лучше понять ее, чтобы стать ей ближе?
Они прожили вместе двадцать лет. Вроде бы долго. А теперь ему казалось, что они встретились впервые совсем недавно.
Годы шли, а он этого не замечал. Он наслаждался своим счастьем, окружавшим его маленьким мирком. Ему было хорошо и дома, и в мастерской, поэтому он не задавался никакими вопросами.
Жан-Жак почти сравнялся ростом с ним и на полголовы перерос Натали, которая делала вид, что очень этим расстроена. Он был отличником в лицее Карла Великого и уже готовился к экзаменам на степень бакалавра. Селерен подарил ему мопед, чтобы сын был более независим.
У него не было друзей. Он никогда не приводил в дом товарищей по лицею.
— Ты уже знаешь, чем будешь заниматься потом?
— Нет еще.
— А ведь через несколько месяцев тебе предстоит это решить.
— Я не стану решать сразу. Сперва хочу повидать свет. Думаю начать с Англии, чтобы усовершенствоваться в английском. Потом поеду в Штаты и, может быть, в Японию.
По вечерам они смотрели телевизор в гостиной — Селерен, его дочь и почти всегда Натали. В это время Жан-Жак зубрил у себя в комнате, но, случалось, и он присоединялся к ним, одурев от корпения над учебниками.
Марлен разрешалось смотреть любые фильмы. Разве она не узнавала куда больше от своих подружек по коллежу, чем из телевизионных передач?
В отличие от брата она относилась к учебе легкомысленно и с трудом переходила из класса в класс.
— Ну и что тут такого, я же все равно перехожу?
У нее было четкое представление о своей будущей карьере.
— Я буду стюардессой или манекенщицей.
Высокая и тонкая, она уделяла много внимания своей внешности, и у нее было больше всяких румян, кремов и жидкой пудры, чем у ее матери.
Марлен была сама непосредственность и говорила напрямик все, что ей приходило в голову. Между прочим, она рассказывала и о любовных похождениях своих соучениц, успокаивая при этом отца:
— Ты не бойся… Когда это произойдет, я тебе сообщу…
Он пребывал в смятении. В то же время ему льстило, что его дочь так с ним откровенна.
— Знаешь, большинство девочек не смеют и заикнуться об этом дома. Но это самые отъявленные. А ты — свой человек и все понимаешь…
Пришла телеграмма: умер отец, и он поехал в Кан, а оттуда — в свою деревню. Старик был почти черный. Жюстин понимающе качала головой.
— Я ему говорила-говорила. Сто раз не давала ему заваливаться спать на солнцепеке, когда он напивался…
Его нашли на лугу, пустые глаза были устремлены в небо, казалось, он особенно не страдал.
— Сколько лет вы пробыли с ним?
— На святого Иоанна двенадцать лет будет.
— Он вам платил за работу?
— У него никогда не было денег. Хорошо еще, если удавалось вытащить у него что-нибудь, чтобы заплатить лавочнику.
— У вас есть семья?
— Нет.
— Что вы собираетесь делать?
— В деревне для меня нет никакой работы. Поеду в Кан, наймусь прислугой…
— Вы хотели бы остаться в доме и жить в нем, как будто он ваш?
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что дом стоит денег. А еще коровы…
— Вам не придется ничего мне платить… Вы будете продавать молоко, работать на себя.
Она не поверила.
— А какой вам от этого прок?
— Никакого. Я просто верну вам долг, что остался за отцом.
— Это очень благородно с вашей стороны. Когда же мы похороним беднягу? И кто будет этим заниматься?