Невиновные
Шрифт:
— Скорее, тягостно.
— Да… Бывают места, куда лучше не возвращаться…
У Жан-Жака были всклокоченные волосы и усталые глаза. Он поцеловал отца в обе щеки.
— Я в страшной запарке. Экзамен будет на той неделе, а остались еще кое-какие мелочи, которым раньше я не придавал значения. Как насчет поесть?
— Все готово, — объявила Натали.
— На твоем месте я не изводил бы себя так… Ты же уверен, что сдашь экзамен…
— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Селерен готов был согласиться с дочерью. Единственное, в чем можно было упрекнуть Жан-Жака, так это в том, что он все принимал слишком всерьез, начиная с учебы.
— У меня есть товарищи в лицее, которые считают, что в нашем возрасте на все можно наплевать. Они не отдают себе отчета, что как раз сейчас, в эти годы, решается вся наша жизнь… Что ты об этом думаешь, отец?
— Я думаю так же, как и ты… В наше время нужно иметь диплом, даже если ты забыл все, чему тебя учили.
— Вот видишь! — закричала Марлен и расхохоталась.
Натали сидела с краю стола, она собрала глубокие тарелки. На второе были равиоли, которые она готовила раз в неделю. Жан-Жака еда не волновала. А Марлен стала возражать:
— Опять! Какой сегодня день? А, суббота… Могла бы и догадаться. По субботам у нас равиоли.
— А почему вы не составляете меню вместе со мной? Тогда бы вы ели то, что вам нравится.
Натали было примерно столько же лет, что и Жюстин, а выглядела она лет на двадцать моложе служанки его отца. Самым удивительным было ее всегда хорошее настроение. Она прошла через множество испытаний, даже таких, о которых предпочитала молчать.
Но она не озлобилась, а решила принимать жизнь с ее лучшей стороны. Все ее радовало: кухня, уборка, а раньше, когда дети были маленькими, прогулки с ними.
Она никогда не говорила об усталости, даже когда делала генеральную уборку, повязав голову платком, отчего становилась похожей на русскую крестьянку.
Словом, только Селерен думал о том, что за столом кого-то не хватает.
Ведь все немного передвинулись, чтобы не оставлять пустого места.
За едой Аннет говорила мало. Можно было подумать, что ее занимают какие-то мысли, и если на ее лице появлялось подобие улыбки, то только для того, чтобы скрыть эти мысли.
Селерен часто задавался трудным вопросом: удалось ли ему сделать ее счастливой?
На протяжении двадцати лет он был в этом уверен, потому что считал, что все его близкие счастливы. Его удивляло только то, что она не бросает работу, но он убеждал себя, что она нуждается в деятельности.
Что бы она делала одна, пока дети были в школе? Она не только не умела готовить, но он никогда не видел, чтобы она шила. Это Натали по вечерам чинила одежду под лампой в кухне.
Если она слушала музыку вместе со всеми, то редко высказывала свои суждения.
— Что ты скажешь об этом певце, мать?
Это Марлен всегда прерывала передачу своими соображениями.
— Он неплох…
— А по-моему, он потрясный… У всех моих подруг есть его пластинки.
Хотелось бы, чтобы и мне их купили на день рождения…
На это уходили все ее карманные деньги.
Аннет курила сигарету. Курила нервно, то и дело вынимая ее изо рта, а потом раздавила окурок в пепельнице.
— А ты куришь у людей, которых посещаешь? — как-то раз простодушно спросил он.
— Я им приношу сигареты, — довольно сухо ответила она. — Или трубочный табак…
Он никогда не бывал в учреждении, от которого она работала, находившемся в одной из пристроек к ратуше. Она его туда не звала, а он не смел ее об этом попросить.
Там прошла значительная часть ее жизни, о которой он ничего не знал.
Теперь же он испытывал потребность узнать о ней все, чтобы сохранить в своей памяти.
На следующий день он не без труда разыскал это учреждение, в приемной которого сидели и терпеливо ждали престарелые люди.
Прошла молодая женщина, увидела, что он в растерянности стоит посреди комнаты.
— Кого вы ищете?
— Я муж мадам Селерен… Мне хотелось бы поговорить с ее начальником.
— Это мадам Мамен… Она вас, конечно, примет, как только от нее выйдет посетитель. Я предупрежу ее, что вы здесь…
Глава 4
Из кабинета вышел инвалид на костылях.
— Прошу вас, мсье Селерен, мадам Мамен вас ждет…
Стены были выкрашены в светло-зеленый цвет, светлая конторская мебель…
Директриса была примерно такая же полная, как Натали, но менее рыхлая. Она не улыбалась, хотя принимала его весьма любезно.
— Вы муж нашей бедной Селерен? Садитесь, прошу вас…
Он понял, что работники социальной защиты не называют друг друга по имени.
— Я собиралась пойти на похороны, но мне сказали, что они будут в тесном кругу. Мсье Селерен, я выражаю вам свои самые искренние соболезнования… У вас была замечательная жена… Передо мной прошло множество девушек и молодых женщин, но таких, как она, я больше не встречала. Можно сказать, она выбирала для себя самые трудные, самые неприятные случаи.
Лицо у нее было мучнисто-бледное, а глаза не голубые, как у Натали, а серые.
Селерен был растроган и не знал что сказать. Зачем он пришел в это учреждение, являвшее собой некое сочетание государственной конторы и монастыря?
Мадам Мамен прекрасно могла бы выступать в роли игуменьи. Однако она не совсем утратила склонность к кокетству, так как на ней было шелковое платье в мелкий цветочек.
— Мне сказали, что она стала жертвой дорожного происшествия…
— Да, это верно.