Невиртуальная реальность (сборник)
Шрифт:
После того как рыжеусый старшина на вечерней поверке прочитал ее, полученную при рождении, истерику строя солдат ничто не могло остановить. После этого старший прапорщик вписал в военном билете в его фамилии «О» вместо изначального «Е». Теперь его дети будут носить чужое имя – Наобов.
Фархат вздохнул и постучал.
– Войдите, – раздался из-за двери нетрезвый голос.
Наобов открыл дверь и приложил руку к виску.
– Товарыш радовой, – он старательно произносил звуки чужого языка, – Разрешыте
Тон был робким, просящим, и фельдшер смягчился.
– Да ладно. Чего уж там, заходи. Только называть меня надо не «товарищ рядовой», а «товарищ дедушка». Но повезло тебе. На первый раз – прощаю. Чего надо?
– Освобождений надо. В наряд мне сегодня.
– Да ты что, дух, оборзел? С какой это радости – освобождение?
– Болыт у меня. Очен болыт.
Ваня почесал шею.
– Ну раз болит – лечить будем. А как мы лечим – сам знаешь. Руки отрезаем, ноги выдергиваем. Что болит-то?
– Голова болыт. Думать нэ могу. Как о чем-то подумаю – сразу болыт. Освобождений надо.
Фельдшер задумался. Лечить голову он не умел. Кардинальное, оперативное вмешательство грозило тотальным прекращением жизнедеятельности, а единственное лекарство в его распоряжение – аспирин – он сразу отмел, как слишком простое.
– Вот что, чурка. Лечить тебя буду. Бегом в роту и брей голову. Волосы высасывают жизненные силы мозга. Через 10 минут чтоб был здесь. Начнем лечение.
– А освобождений дадыш?
– Посмотрим. Будешь хорошо себя вести – дам. Бегом! – Скомандовал Иван и откинулся в кресле.
Когда дверь захлопнулась, фельдшер пододвинул к себе телефон и набрал номер роты.
– Дневальный по роте рядовой Яцкевич! – Ответила трубка усталым голосом.
– А, ты что ли. Это хорошо. Я тут проголодался. Слушай, Яцек, метнись-ка на кухню и поджарь мне картошечки.
– Не могу, Ваня, второй дневальный побежал на дизель. Старшина его за соляркой послал. Да и пропал там что-то.
– Меня не волнует. Пусть пока дежурный по роте на тумбочке постоит. Скажи ему, что это мой приказ. И картошку жарь не на комбижире. Сходи на склад, возьми маргарина. Навазову скажи, что я просил.
– Ну, хорошо, – с сомнением протянул Макс. – А если дежурный не согласится?
– Пусть только попробует. Я разбираться с ним буду, – в голосе прозвучала угроза. – Давай, Яцек, дерзай. Служи солдат, как я служил. А я на службу сам знаешь что ложил.
– Ладно. Жди. Скоро будет тебе картошка.
Максим всячески старался следовать совету фельдшера и пытался положить на службу все, что только можно. Но, как ни странно, его старания не вызывали понимания у офицеров и прапорщиков воинской части 21052. Они считали, что солдат должен не только, как написано в уставе: «Стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы», – но и еще получать от этого какое-то мазохистское
Тем временем «дед» смотрел на пробитый календарик. До дембеля оставалось мучительно много дней. Ваня подумал о мотоцикле «Восход», который ему обещали подарить родители. Он закрыл глаза и увидел его. Синий мотоцикл сверкал хромированными щитками. Незаметно он задремал.
– Вот. Брыл. И побрыл, – задыхаясь от бега произнес таджик. Ваня открыл глаза и увидел перед собой Фархата. Запыхавшийся «дух» снял пилотку, демонстрируя голый череп.
Брили его опасной бритвой, в спешке, и кое-где порезали.
– Ну что ты за человек такой нерусский? Я к тебе со всею душой, а ты как неродной. Заходишь без стука. А может быть я сейчас роды принимаю? Смутишь ведь младенца...
– Виноват товарыш дэдушка! – Наобов козырнул и развернулся к двери.
– Ладно. Останься. Продезинфицировать надо. Сядь на стул и смотри в окно. Будет щипать, но ты терпи. – Фельдшер зевнул, – Терпи коза, а то мамой будешь.
Наобов снял куртку и сидел неподвижно. Ваня озабоченно смотрел на голову. Торчавшие из лысой головы уши казались необыкновенно большими. За эту особенность экстерьера духов иногда называли мамонтами.
– Ну ладно, – проворчал полупьяный фельдшер. – Начнем...
Он открыл пол-литровую банку зеленки и смочил вату. Первый мазок показался ему неудачным. Зеленая полоса начиналась между бровями и заканчивалась на затылке. Фельдшер отошел на несколько шагов и поцокал языком. Затем он вернулся и, нарисовав большой круг, написал на черепе неприличное слово из трех букв.
«Нет. Так нельзя. Вдруг кто-то увидит? А отмывать придется ацетоном. Вот ведь забалдеет». Чтобы скрыть преступную надпись, фельдшер, известный как Ванька Рыжий, стал красить голову ватным тампоном, смоченным в зеленке. Он так увлекся творческим процессом, что прикусил высунутый от усердия язык.
Наконец все было законченно. Иван полюбовался на свою работу, выписал трехдневное освобождение от нарядов в связи с какой-то загадочной болезнью, название которой он только что придумал, и хлопнул таджика по зеленому черепу. На голове остался след его ладони.
В азарте Ваня покрасил даже уши.
– Ну что? Голова прошла?
Фархат не знал, чего от него ожидает «дедушка», и ответил уклончиво:
– Так точно! Ныкак нет!
– Ах, не прошла?! Сейчас поедешь в медсанбат, придется делать терпентацию черепа. (Фельдшер имел ввиду трепанацию. Что это такое, Ваня знал смутно, а Фархат вообще не представлял.)
Наобов испугался. Он наслушался достаточно страшных слухов о медсанбате.
– Да! – Закричал он. – Прошла! Голову совсем не чуствую! Как будто нэт совсем! И мысли, мысли... Много мыслей. Совсем умный стал. Как старшына. Спасибо тебе, доктор-ага!