Невольница: его добыча
Шрифт:
— Не хочешь, как хочешь. Что значит? Значит, судно придет.
— Так ведь порты…
— Порты, — он кивнул. — По чьей милости порты? А? Знаешь?
Я не ответила на глупый вопрос.
— Лазейку нашли. Заплатили, кому надо. Много, между прочим, заплатили. Пройдем тоннелями, а там к грузовым докам. В общем, тебе эти подробности ни к чему.
— А Гектор?
— Гектор, — Мартина перекосило, будто пожевал кусок норбоннской дыни. — И этого заберешь, чтобы глаза не мозолил. Он уж знает все. Вовремя он у тебя… поправился.
54
— Завтра… — я прижалась к груди Гектора и почувствовала,
Гектор улыбнулся, но ничего не ответил.
Я комкала в холодных пальцах его серую рубашку, светлую, в сравнение с темной кожей:
— Мне страшно, когда ты уходишь, и я остаюсь одна.
Он снова молчал. Я неожиданно поймала себя на мысли, что так лучше. Молчание лучше, чем вранье. Санилла права — я все выдумала, потому что хотела выдумать. Пусть так, но это мое желание. Не чужое. Мое.
Гектор порылся в кармане, достал помятую веточку с бледно-желтыми цветами. В нос ударил необыкновенный свеже-сладкий аромат. Плотные продолговатые темно-зеленые листочки, нежные соцветия с тонкими загнутыми лепестками. Кажется, я видела такие листья на Форсе.
— Что это? — я поднесла веточку к носу и шумно вдохнула. Хотелось вдыхать и вдыхать, пока голова не закружится от необыкновенного аромата.
— Лигурская абровена. Так пах мой дом.
Я вновь вдохнула:
— Необыкновенный запах.
— Я хочу, чтобы каждый раз, когда ты видишь этот цветок или вдыхаешь этот аромат, ты думала обо мне.
Дурное предчувствие — говорил, будто прощался. Я порывисто обвила его шею и припала к губам. Долго целовала, сильнее и сильнее стискивая объятия. Я хотела его. Здесь, сейчас, осознавая, что светлого завтра может не быть.
— Не здесь. Не так, — он прижал меня к грязной стене и покрывал лицо горячими поцелуями, легкими, как трепещущие крылья бабочки. Поправил волосы и заглянул в глаза: — Мы ждали столько времени. Подожди еще немного. Я увезу тебя на Кодер — маленькую зеленую планету.
— Такую же зеленую, как твои глаза? — я потянулась к губам. Хотелось бесконечно целовать их и никогда не отпускать.
— Еще зеленее, — он сглотнул и прижался щекой, нашептывая мне в ухо; голос совсем осип от желания. — Мы будем лежать в росистой зеленой траве мягкой, как самые лучшие аассинские ковры, на берегу чистейшего озера, слушать шум водопада и пение маленькой сапфировой камышовки. Ты слышала, как поет камышовка?
— Нет, — внутри все замирало. Таких красивых слов мне никто не говорил.
— Ты обязательно услышишь, — Гектор крепко обхватил меня и прижал к себе. Я слышала глухие частые удары его сердца и шумное дыхание. — Завтра мы покинем эту проклятую планету, пошлем ее ко всем чертям, и ты будешь в безопасности.
— Я тебе верю.
И верила бы, даже если бы он поднес к моему горлу нож и уже пустил кровь.
— Потерпи. Два коротких дня.
— Два бесконечно длинных дня. Они покажутся мне вечностью.
Я вновь поймала его губы, мягкие, свежие, с легкими нотками табака. Я бы отбросила все условности, все мысли, все сомнения, лишь бы принадлежать ему. Где угодно, хоть на этом грязном полу, лишь бы заполучить его целиком, покрыть поцелуями,
— Ты, — я подняла голову и заглянула в глаза, — ты мой господин. Только ты.
Я хотела это сказать. Озвучить, украсть эти слова у того, другого. Украсть нагло и безвозвратно, будто их уже нельзя произнести вновь. Я чувствовала себя вором, преступником, который лишил де Во чего-то очень ценного. И радовалась, как ребенок. Когда-то давно мы испытывали такой же восторг с Лорой, когда удавалось стащить на рынке какую-нибудь мелочь у торговца. Особенно у жирной горластой тетки Сильфы. Я вновь крала у нее. И ликовала.
Во взгляде Гектора полоснула сталь, кольнула острой иглой. Не этого я ждала. Он покачал головой:
— Нет. Не здесь… Я не могу. Не должен, — он провел большим пальцем по моей щеке. — Но я, к сожалению, не железный, — он со сдавленным рычанием завладел моими губами, и я почувствовала, как руки обшаривают тело, задирают платье. Он больше не сдерживался.
Теперь было по-другому. Касания перестали быть болезненно робкими, я чувствовала его силу, его напор, мучительно хотела покоряться. Я расстегнула неловкими пальцами его рубашку и погладила гладкую грудь: твердую, рельефную, темную, как графит. Осторожно коснулась свежего шрама. Он стал выпуклым и серо-розовым. Завела руки за спину, чувствуя каждую мышцу. Я выгнулась, когда он покрывал поцелуями шею, замерла, на мгновение испугавшись, что сердце оборвется от охватившего чувства. Шальная мысль кольнула, как нож в спину: я, действительно, хочу этого? Или тороплюсь отдать другому, как сказанные только что слова?
Я замерла и не сразу поняла, что он отстранился. В дверях стоял Клоп и усердно делал вид, что отворачивается, хотя таращился во все глаза и даже слегка покраснел.
— Иди отсюда, мальчик, — Гектор прокашлялся — голос сел и хрипел.
— Там это… — Клоп слегка пнул носком ботинка стену, вызвав дождь из пыли и штукатурки, и поджал губы. — Мартин тебя ищет.
Гектор шумно выдохнул — едва сдерживался:
— Скажи, что позже приду. Сам найду его.
Тот неприятно хихикнул:
— Говорит, очень срочно. Велел тащить, как найду.
Гектор нервно поджал губы, опалил меня горячим взглядом, легко коснулся щеки:
— Значит, так и надо. Я едва не сделал большую ошибку. Ты… хорошая…
Я прислонилась спиной к стене:
— Останься.
Он покачал головой и отвел глаза:
— Нужно идти. Видно, все же так надо.
Гектор небрежно чмокнул меня в щеку, на удивление холодно, отстранился, торопливо застегивая рубашку, и вышел вслед за Клопом. Я слушала, как затихают его торопливые шаги, достала из кармана помятую веточку абровены и вдохнула восхитительный запах — к свежей одуряющей сладости примешивалось что-то горькое.