Невольный обман
Шрифт:
Все, что принадлежало ей в ее доме и что она считала своим, после смерти отца и матери было либо продано, либо выброшено. Герцог не позволил ей взять с собой в замок ничего, кроме ее одежды, и более того, деньги, оставшиеся после родителей, хотя их было совсем немного, тоже отобрали.
Когда они собирались уезжать в Кавонию, она обратилась к дяде:
— Дайте мне, пожалуйста, денег, дядя Септимус. Мне может понадобиться немного на личные нужды.
— И на какие же? — враждебно спросил ее герцог.
— Я… я… Возможно, мне понадобится иногда купить некоторые… некоторые
— Поскольку ты и сама едва ли больше, чем служанка, они не станут от тебя этого ожидать, — ответил герцог, — а что касается одежды, Кэтрин, несомненно, обеспечит тебя всем необходимым.
— Но я не могу ехать с пустым кошельком, — запротестовала Теола.
— В таком случае могу предложить тебе оставить кошелек дома, — отрезал герцог.
Теола оказалась в очень унизительном положении, и единственным ее утешением были три драгоценных золотых соверена, спрятанных в шкатулке с дешевыми украшениями. Ей их подарил отец в один из дней рождения, потому что каждый знаменовал один из важных моментов ее жизни. Один был датирован 1855 годом — годом ее рождения. Другой был отчеканен в 1868 году, в год ее конфирмации, а третий — в тот год, когда она получила в подарок все три монеты, год, когда ей исполнилось пятнадцать лет.
— Когда их наберется достаточно, дорогая, — сказала мама, — мы сделаем из них браслет.
— Это будет чудесно, мама, — ответила Теола.
Но больше золотых соверенов не было, и теперь это оказались единственные оставшиеся в ее распоряжении деньги.
Теола полагала, что никогда их не потратит, только в случае крайней необходимости. И все же, повинуясь порыву, исполненная глубокой жалости к раненой девочке, она оставила один из своих драгоценных соверенов в том доме при въезде в город, где царила нищета.
Теола об этом не жалела. И в то же время она спрашивала себя, что бы произошло, если бы она вынуждена была попросить у Кэтрин новое платье — ведь ее кузина была такой же скрягой, как и герцог с герцогиней.
» Вероятно, она даст мне одно из своих старых платьев «, — с надеждой подумала Теола.
Интересно, каково носить эти красивые, изысканные, элегантные платья с длинными шлейфами, которыми Кэтрин явно потрясла местных придворных дам.
Кринолины вышли из моды пять лет назад; теперь платья шили с турнюром, который ниспадал за спиной женщин каскадом оборок, рюшечек, складок и бантов, плавно переходящих в шлейф. Плечи оголялись по вечерам, а плотно облегающий корсаж обливал тело, и Теола часто думала, что отец бы восхитился почти греческой манерой оставлять открытой грудь и подчеркивать тонкую талию женщины.
Но ее собственные платья, сшитые по указаниям герцогини, не облегали фигуру и не имели шлейфов. Поскольку украшения обходились дорого, то сама строгость этих платьев заставляла Теолу ощущать себя невзрачной и униженной, что явно входило в намерения тетки.» Вот если бы явилась фея и взмахнула надо мной волшебной палочкой, — думала она, одеваясь к обеду, — и превратила бы мое платье в одно из тех, что облегают плечи, воздушно, словно облако, чтобы оно летело следом за мной
Но, идя в салон вслед за разодетой Кэтрин, сверкающей драгоценностями, подаренными ей королем, она знала, что выглядит в своем мрачном платье темной тенью.
— Осталось всего два дня! — произнесла Кэтрин, когда они поднимались наверх в свои комнаты в конце вечера, после театрального представления и танцев.
— Ты с нетерпением ждешь свадьбы? — спросила Теола.
— Я буду королевой! — ответила Кэтрин.
— И ты будешь счастлива с… королем Фердинандом?
Теола задала этот вопрос неуверенно, надеясь, что Кэтрин не сочтет его дерзким.
— Я нахожу его весьма приятным, — после секундной паузы ответила Кэтрин. — Потом помолчала, словно обдумывала свои слова. — И меня восхищает то, как он правит этой страной.
— Он говорил с тобой об этом?
— Он говорил мне, что народу нужна твердая рука, его надо держать под контролем, — сказала Кэтрин. — В них течет греческая кровь, поэтому они очень легко возбуждаются.
В ее словах звучал сарказм, поэтому Теола выпалила не задумываясь:
— Но это их страна!
— Вовсе нет, это страна Фердинанда, — возразила Кэтрин, — и он рассказывал мне, сколько уже сделал для того, чтобы улучшить международный статус Кавонии.
— Каким же образом? — удивилась Теола.
— Другие монархи относятся к нему с уважением. В конце концов, он правит всего двенадцать лет, и посмотри, что он сделал за такое короткое время.
— И что же он… сделал? — осторожно спросила Теола.
— Ты видела дворец? — спросила Кэтрин. — Когда он приехал, это было совершенно невзрачное, ветхое здание, а сам город — просто кучка бедных домишек, в нем даже не было приличного магазина. Дамам даже приходилось посылать в Неаполь или Афины, сели им требовались кружева и ленты!
Теола ничего не ответила.
» Да и отвечать, собственно говоря, нечего «, — подумала она. Кэтрин не интересуют чувства или страдания кавонийцев, и, в конце концов, она и сама очень мало о них знает.
Та бедная комната, которую она видела на окраине Зантоса, и то, что слышала о волнениях крестьян за пределами города, — вот и все ее сведения о ситуации в стране.
— Мне пора спать, — сказала Кэтрин. — Не хочу выглядеть усталой, когда нам завтра придется принимать множество гостей, которые съедутся к послезавтрашней свадьбе.
— Ты нисколько не волнуешься? — поинтересовалась Теола.
— А почему я должна волноваться? — удивилась Кэтрин. — В конце концов, Теола, как тебе хорошо известно, я буду очень красивой невестой и вполне справлюсь с ролью королевы.
— Конечно, — согласилась Теола.
— Собор не слишком велик, — продолжала Кэтрин, — но надеюсь, все как-нибудь в него втиснутся.
— Но ведь государственная религия Кавонии — это греческое православие? — озадаченно спросила Теола.
— Кажется, да, — равнодушно ответила Кэтрин, — но король-то католик. Тем не менее он решил венчаться в греческом соборе, который гораздо величественнее, чем католическая церковь, слишком маленькая для такого изысканного общества.