Невозможность страсти
Шрифт:
– Тёть Лена, ты чего?
– Ничего. – Она уже взяла себя в руки. – Ничего, Тим, забудь. Просто она очень много зла мне причинила когда-то.
– Но она уже умерла.
– Варвара умерла, но зло осталось. – Лена отвернулась к окну. – Не для твоих это ушей, Тимка, успеешь ещё грязи нахлебаться.
– Хуже того, что я только что узнал? – Тимка недоверчиво мотает головой. – Что может быть хуже?
– Много чего. – Нефёдов улыбается уголками губ. Он никогда не был таким, как этот мальчишка, который в свои четырнадцать лет ещё юнец, ясный и наивный, какими бывают только дети из счастливых семей. – Есть множество вещей похуже, и я бы не хотел, чтобы ты когда-нибудь не то что увидел их, а даже узнал о них.
– Хватит… – Лена решила услать Тимку, потому что совсем не дело, чтобы он и дальше слушал о вещах, для него совсем непригодных. – Ребята, это не та тема, которую нужно развивать.
– Тёть Лена, ты меня, похоже, совсем дурачком считаешь.
Тимка
– Давай, Лен, расскажи. – Павел доливает ей в чашку шипучки. – Нам нужно знать всё, чтобы решить, как быть со всем этим.
Лена вздохнула. Эту историю до конца знала только Ровена, и они никогда не вспоминали о ней. И как теперь вытащить её на свет после стольких лет и не разрушить то хрупкое равновесие, которое она построила внутри себя, она не знала.
9
– Варвара была младшей дочерью моего дяди Леонида. – Лена вздохнула – звучит это проще, чем было в жизни. – Дядя женился довольно рано на девушке из пьющей семьи, переехал в её деревню, и они принялись рожать детей одного за другим. Но выжили только трое – старший сын Иван, единственный из всех, кто живёт нормальной жизнью, потому что в свои тринадцать лет, устав от постоянных попоек в родительском доме, он переехал жить к моим бабушке и дедушке в Преображенку. Я не говорила вам раньше: это деревня, в которой родился и вырос папа. Иван со своей семьёй до сих пор живёт в том доме, он совсем непьющий, трудолюбивый человек. Бабушка с дедушкой приняли его, поставили на ноги и дожили при нём свои годы вполне благополучно, мы с ним иногда созваниваемся. Второй из моих братьев с той стороны – Николай, живёт в интернате для инвалидов. Пьющие родители – вот Николай и родился умственно отсталым, и когда ему было пять лет, его из семьи забрали и поместили в интернат, он там до сих пор. А Варвара была младшей и последней – во время родов у её матери открылось кровотечение, остановить его не смогли, пришлось удалить матку. Все говорили – это к лучшему, потому что к тридцати годам у неё это были уже одиннадцатые роды.
– О господи… – Павел представил себе вечно беременную алкоголичку и поёжился. – Из одиннадцати только трое выжили?
– Некоторые рождались мёртвыми, у остальных после рождения обнаруживались патологии, несовместимые с жизнью, так что выжили только трое. Варвара с самого детства отличалась яркой красотой. Соседи жалели её, подкармливали и отдавали одежду, в школе учителя тоже снисходительно к ней относились, а когда папа иной раз, приезжая в Преображенку, собирался в гости к дяде Леониду – хотя бабушка с дедушкой и Иван отговаривали его, – он всё равно ездил к ним, добрая душа, и меня брал, в общем, мы с Варварой виделись и даже общались. Правда, говорить нам было особенно не о чем. В последний раз мы навещали их как раз за месяц до того, как я окончила школу. Помню ужасную хибару, грязную, воняющую так, что внутрь мы не зашли, даже папа не решился, это было не просто дно, а что-то настолько окончательное и безнадёжное, что… в общем, страшное место. Мы приехали на машине, папа привёз им еды, одежду – ту, что мы уже не носили. А Варваре купил всё новое и сумочку.
– А кем был твой отец? – Павел видел, как трудно Лене вспоминать прошлое, и пытался отвлечь её вопросами.
– Папа всю жизнь работал в НИИ на кафедре цветных металлов, разрабатывал тему уникального сплава. Здесь-то эта разработка была никому не нужна, но за год до того, как я окончила школу, его работой заинтересовались немцы, помогли папе запатентовать открытие и стали производить этот сплав для своего автомобилестроения. Ну, и у нас появились деньги, конечно. Немцы отцу подарили машину (серый «Фольксваген») – повозились мы с его оформлением! – и неприятности тоже были.
– Какие?
– Паш, сам-то как думаешь? – Лена раздражённо фыркнула. – Он двадцать лет разрабатывал тему, уникальный сплав, лёгкий и прочный, не подверженный коррозии. И он тут никого не интересовал. И вдруг отец взял и посмел продать свою работу за границу! Всё, предатель Родины. С работы его уволили – дескать, финансирование было бюджетное, на бюджетные деньги сделал открытие и вдруг запатентовал его сам и продал. К нам и люди приходили из спецслужб, пришлось папе адвоката нанять, но потом немцы этот вопрос как-то решили. На работе его восстановили, выделили лабораторию даже. В общем, всё наладилось. Я окончила школу и поступила в университет, примерно в то же время мы переехали в большую квартиру в новостройке, потом родители уехали в столицу, а квартиру подарили мне.
– Жизнь наладилась?
– Можно и так сказать. – Лена вздохнула. – Родители и раньше жили не очень – мать городская была, презирала папину родню, о дяде Лёне, понятно, и слышать не хотела. А папа, как она всегда говорила, ни рыба ни мясо, у других мужья бизнесом занимаются… ну, и всё в таком ключе. Но бизнес – он не для всех, а она этого понимать не хотела. Папа был талантливый, очень увлечённый человек, родившийся в неподходящей стране, мать его в грош не ставила, пинала как могла. А когда папину работу признали и она стала приносить прибыль, мать словно свихнулась. Она его принялась ревновать – ко всем. Ей казалось, что он её бросит и все деньги достанутся кому-то другому. Она от этих денег ошалела так, что смотреть было противно, а отец терпел. И тут дядя Леонид с женой в одночасье умерли – угорели в доме, пьяные, что было для них лучшим выходом, как я теперь понимаю. Варвары в ту ночь дома не было, она вообще редко дома ночевала, и они пролежали несколько дней, пока их обнаружили. Варваре было почти семнадцать, и папа, похоронив дядю Лёню и его жену, забрал её в их с матерью столичную квартиру. Наверное, впервые он не обратил внимания на протесты матери. К тому времени Варвара превратилась в писаную красавицу, а когда отец одел её нормально, в салон сводил, то ей вслед люди стали оборачиваться. Папа хотел, чтобы она училась, только вдруг оказалось, что даже в школу её определить нельзя, она едва умела читать, какая там школа. Папа нанял ей репетиторов, чтобы её немного подтянуть и сунуть хотя бы в профтехучилище – нельзя же совсем без специальности, только она учиться не хотела.
– А ты что же?
– А я жила в Александровске, училась здесь и к родителям ездила редко. У нас с матерью всегда были непростые отношения, а тут ещё Варвара, которая в родительской квартире вела себя как хозяйка… матери очень нравилось, что она такая красавица, что люди восхищаются – как же, пригрели сироту! Варвара умела подольститься, и в какой-то момент оказалось, что я в их жизни лишняя. В общем, неприятно всё это. Папа был мягкий, интеллигентный человек, и в семье ему всю жизнь было холодно, а когда мать принялась его ревновать, то и вовсе невмоготу стало.
– И что же случилось? – Павел уже понял, что случилось, но Лена должна произнести это вслух.
– Сам-то как думаешь? – Лена поморщилась. – Ты не понимаешь, как Варвара действовала на людей. Вот ты представь: идеальная фигура, яркие зелёные глаза на смуглом лице, кожа сияющая, словно шёлк, и маленький точёный носик, полные губы, волнистые тёмно-каштановые волосы. От неё просто волны какие-то исходили. При этом никаких нравственных тормозов и никаких представлений о «хорошо – плохо» у неё отродясь не было. Для неё существовало только «хочу – не хочу». И относительно секса тоже. Захотела – задрала юбку, и неважно, с кем, где, что потом… Она умела подольститься к людям, даже с моей матерью поладила – сочувствовала ей в её дурацкой ревности, а мать и рада стараться, жаловалась ей… В общем, случилось то, что и должно было случиться. Папе всего сорок шесть лет было тогда, нестарый и крепкий мужик, который в семье жил на правах слуги, принеси-подай, и в постели, как я теперь понимаю, давно и стабильно ничего не получал. И тут Варвара, такая вот, какая была. Она ведь, думается мне, решила окрутить отца, чтобы он бросил жену и сошёлся с ней. Мать так много ей рассказывала о том, что, дескать, отец найдёт другую, она-то уже немолодая, и морщины вот, а молодых бесстыдных баб полно, окрутят дурака, и плакали тогда денежки. И Варвара подумала – а правда ведь! Вот они, деньги, а к ним муж-лопух, которого можно будет потом дурить как угодно. И подлезла к отцу… вы не подумайте, я его не оправдываю. Он был взрослый мужик, а Варвара восемнадцатилетняя. В общем, я понимаю, как это могло произойти. И, наверное, если бы мать не застала их случайно, он бы развёлся с ней и сошёлся с Варварой. Инцест там или не инцест, неважно. Папе тогда предложили контракт в Германии, он собирался поехать, и вдруг вся эта история.
– И что случилось?
– Папа покончил с собой. – Лена вздохнула. – Наверное, это и моя вина тоже. Я, когда узнала обо всём, поверить не могла. Это ведь особенная тема для детей – осознать, что родители тоже занимаются сексом. Нет, конечно, умом мы понимаем, что родиться на свет могли только в результате таких занятий, но понимаем неосознанно как-то, подсознательно закрывая для себя эту тему. Особенно в нашей семье, где на все подобные разговоры, да что там разговоры – даже намёки! – был наложен строжайший запрет. И тут оказалось, что мой папа и эта дрянь Варвара – занимались этим! Конечно, если бы мать была умнее или добрее, она бы ни за что на свете не стала звонить мне и рассказывать всё в таком ключе, да ещё с подробностями. Но мать глуповатая, жадная и злая. Ну, родилась она такой, не зря её Рона когда-то окрестила Атомная Война.