Невразумительные годы
Шрифт:
Туча приближалась, нарастая, передний край её закрыл солнце и засветился. Потом погас и стало темно. Чебак копошился у прицепа, Таисья Пантеллевна, упираясь тонкими ножками, пыталась закрыть ворота. Страшный треск раздался прямо над нами. Чебачиха, вздрогнув всем телом, присела в испуге на корточки, бросила ворота и проворно побежала к дому, Иван Иванович испуганно вскинул голову к небу. Раздался новый, ещё более сильный удар, и я тоже поспешил в дом.
Едва я оказался в сенях, как послышался нарастающий шум.
«Дождь, – подумал я, – долгожданный, живительный для огородов, пастбищ, совхозных полей!».
Но я ошибся:
Тонкие ветви её уже струились по ветру, словно стремясь улететь вместе с ним. Всё сильнее рвались они с родного дерева, всё ниже гнулась крона. Напор ветра усиливался с каждой секундой – я никогда такого не видел. Уже не вой, а адский рёв наполнил пространство. Ниже, ниже гнулась берёза. И вдруг земля вздыбилась рядом с ней, и наружу вывернулись чёрные корни, и дерево, царапая обшивку веранды, подминая вершиной забор, легло на землю. И тут же дом потряс жуткий удар с другой стороны, что-то с грохотом понеслось вниз, застучало надо мной, и я увидел, как прыгают с крыши веранды кирпичи. Я, ничего не понимая, кинулся в дом и увидел в окно, как на крыше пригона Ивана Ивановича накошенное и высушенное им сено поднялось, словно чуб на его голове, а затем улетело ворох за ворохом, как его деньги из Сбербанка.
Ураган утих так же неожиданно, как налетел. Дождь едва покапал: ветер угнал дождевые тучи, и гром доносился откуда-то издалека, с востока. Тут я, наконец, решился выйти наружу посмотреть, что такое упало на мою крышу. Упал, переломившись, посередине старый тополь Черемшановых, напрочь снеся нашу печную трубу и расколотив кусок шифера.
Только что погибший тополь – был моим ровесником и давним виновником пикировок моей жены с Надеждой Васильевной.
– Надя, – говорила жена, – этот тополь когда-нибудь разворотит нам крышу. Ладно, если твою, но он рухнет на нашу. Спили, пока не поздно.
– Он нас с тобой переживёт, – отмахивалась Надежда Васильевна.
Вот и «пережил»!
Теперь надо быстрее чинить крышу. Лично мне теперь дождь не нужен: промочит штукатурку, и она упадёт у меня с потолка.
– Пусть платит! – сказала жена, имея в виду Черемшанову.
– Ну их к чёрту! Сам сделаю.
Ураган в Малиновке снёс несколько крыш, повалил половину деревьев пришкольного сада, перенёс через речку и аккуратно поставил на ноги телёнка, перевернул тракторную тележку и много чего ещё натворил. Павел Иванович, видимо, сильно зарядился от пронёсшейся грозы, потому что до самого своего отъезда больше не страдал отсутствием энергии.
6. Август
Прошёл месяц. После пронёсшегося урагана зарядили дожди. Редкий день обходился без них. По утрам стояли туманы, в воздухе перемешивались запахи полыни, укропа, свежих огурцов, грибной сырости. Часто пахло известью и свежей краской: народ спешил произвести хоть какой-то ремонт до наступления осени.
Популярность Павла Ивановича росла день ото дня. На лечение к нему в нашу Малиновку приезжали из райцентра Озёрска и всех сёл района: от самого западного – села Покровки – до самого восточного – Алабуги. Приезжали и из соседних районов, и даже из Города. Десятки людей кормились вокруг Терёшкина: Черемшановы, у которых он квартировал, автомобилисты, нанимаемые болящими, чтобы добраться до него; тайные информаторы, о которых мало кто знал, Чебаки, продававшие Черемшановым молочные продукты и яйца, да мало ли кто ещё. Говорили, что в двадцати километрах от Города, в сосновом лесу недалеко от Оби строят или уже постоили Павлу Ивановичу двух— или даже трёхэтажный коттедж, а значит, и бригаде строителей перепадали деньги, которые экстрасенс выдуривал у своих пациентов.
Я часто замечал, как, обычно вечером, подъезжали к Черемшановым Лёвчик с закадычным своим другом Серёжкой Коробкиным из Степного совхоза. К ним выходил Павел Иванович, и они подолгу беседовали в салоне Лёвкиного автомобиля. Я догадывался, что они привезли Павлу Ивановичу очередную порцию информации, но не знал о ком.
В сумерках, задняя дверца «жигулей» открывалась, вылезал Павел Иванович и отправлялся спать, а приятели уезжали в неизвестном мне направлении по неизвестным делам.
Скоро и нам на работу. Осталась одна неделя отпуска.
Что-то щемящее есть в августе. Лето прошло. Всегда что-то ждёшь от него необыкновенно хорошего, а в августе оказывается, что хорошее так и не случилось.
– Ну что, Надя, – спросил я Черемшанову, когда она, впервые за многие дни, усталая вышла и присела на нашу скамейку. – Готова к школе?
– Я взяла на год академический отпуск, – ответила она. – Павел Иванович решил остаться до Нового года. Как он без моей помощи?
Эта новость меня ошарашила:
– А кто же будет преподавать русский язык и литературу?
– Из Озёрска учительница будет приезжать. Она вышла из отпуска по уходу за ребёнком, и у неё маленькая нагрузка.
– Понятно. И охота тебе прислуживать этому мошеннику? Вспомни, ведь ты внучка старого большевика, красного партизана, замученного колчаковцами. Нас с тобой в пионеры принимали перед памятником ему и его товарищам. Твой отец герой-танкист, совхозный парторг.
– Ну и что из того? Какая связь между моим отцом и дедом и Павлом Ивановичем? И никакой Павел Иванович не мошенник. Ты просто завидуешь, что он в день зарабатывает больше, чем ты за два месяца.
– Есть чему завидовать! Я зарабатываю свои деньги честным трудом, а он дурит людей. Думаешь, я не знаю, зачем приезжают Лёвчик с Коробкиным? В астрал он выходит, видит, кто куда мешки с травой таскает!
– Но ему же платят деньги! Значит есть за что платить. Он производит надежду! А ты что производишь? Закон Ома? Ты его не то что произвести, готовый в головы учеников вложить не можешь. Хочешь, чтобы и Светка моя жила, как мы? От получки до получки копейки считала, тумаки от пьяного мужа получала и нищету от него на белый свет производила. Нет уж! Надо жить, как весь мир живёт.
– А как он живёт?
– Хорошо живёт.
– Ты видела?
– Люди видели, и Светка увидит! И жить будет с людьми, а не с быдляком!
– Знаешь, Надька, хоть ты и была командиром нашего отряда имени Вали Котика, я никогда тебе не верил. Как заблажишь: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше…» – всегда думал: «Ой, брешет!». Оказывается, прав был.
– Иди ты к чёрту! Некогда и противно твои глупости слушать!
Она встала и ушла. А я пошёл спать, чувствуя, что опять проиграл спор.