Невразумительные годы
Шрифт:
– Ну как хочешь.
На автовокзале я встретил Лыкова и с трудом узнал его. На нём был довольно хороший серый костюм и светлая рубашка, что могло значить только одно: он был по делам в местах, куда не ходят помазком. Я поздоровался и спросил о здоровье
– Да что, – ответил он, – нет больше моей Евдокии Сергеевны. Похоронил две недели назад. Вот приезжал взять свидетельство о смерти.
– Да как же! Ведь было улучшение.
– Было… Да сплыло. Не помог электросенс. Померла. Вот один остался… Чего боялся, то и случилось. Я уже видел – что-то не того. Спрашиваю: «Как чувствуешь?». А она: «Вроде неплохо». Но неуверенно так говорит, будто сама себя уговаривает. А потом стала говорить: «На контроль велел. Может пораньше поехать?». – «Да что, – отвечаю, – до срока совсем немного. Потерпи уж». А однажды говорит: «Всё, дед, не помогло мне ничего. Снова всё – как было». А я ей: «Ну, собирайся, поедем к нему, к электросенсу». – «Нет, – говорит, – буду уж умирать». Боли были такие, что криком кричала. Фелшер приходила, укол ставила. Так с середины ночи уже не действовал укол. А двенадцатого ночью, слышу, дышит как-то не так – тяжело и редко. Подошёл, а она мне еле-еле: «Помираю я, Иван Сергеевич». Я растерялся, не знаю, что делать, врача вызывать – телефона нет. Выбежал на улицу. Пока вспомнил у кого телефон, пока достучался, пока до района дозвонились, а там отвечают: «Фелшера своего зовите, у нас бензин кончился». Прибежали с фелшером, а у неё уже глаза закатываются, у Евдокии Сергеевны. Перед смертью пришла в себя. Посмотрела так и говорит: «Теперь уж ты, как-нибудь, один…». И померла.
Лыков долго молчал, вытер рукавом глаза и произнёс:
– Что ж. Как-нибудь дотяну до конца: поди, недолго осталось.
Мы сели в автобусе рядом.
– Что ж у нас так много горя кругом? А? Иван Сергеевич? Отчего нет ни одной счастливой семьи?
– Это ты у меня спрашиваешь, добрый человек? Откуда же мне знать? У меня семь классов. Это вы учёные. Мы-то вас от грязной работы освободили. Думали, выучитесь, и нас научите, как жить счастливо. А вы, похоже, и сами не знаете…
– Не знаем. Ни черта мы не знаем! – сказал я и, вспомнив Крутоярова, добавил. – А многие не затем учились, чтобы мы были счастливы, а затем, чтобы не жить с нами через стенку.
8. Разоблачения
Во второе воскресенье сентября в Малиновке копали картошку. Погода была замечательная. На горизонте по всей его окружности встали колонны белых облаков, отчего небо казалось высоким и гулким, как купол в храме. Звякали вёдра, звонко перекликались голоса под жарким солнцем. Уборка картошки – праздник. Она не в тягость. У нас картошка не крупная, но и не то, чтобы мелкая – дожди всё-таки опоздали. Ничего, на зиму хватит.
Конец ознакомительного фрагмента.