Невская битва
Шрифт:
Если б не эта гибель, кто знает, скольким бы свеям удалось спастись от чудовищной десницы могучего новгородца, пехотного воеводы Миши Дюжего. Но видя смерть своего друга, он ослеп от благородной ярости. И стократно страшен сделался его коршун — огромный молот, имеющий своим навершием пудовую стальную птичью голову с крючковатым и острым клювом. Заревев по-медвежьи, он стал с неистовым гневом долбить врагов, разбрасывая по берегу их мертвые тела, расплющивая головы, вырывая клочья мяса клювом коршуна, и никакая сила на свете не могла бы теперь противостоять ему, ибо русский человек, беря пример с Господа, долготерпелив и многомилостив, но если проклюнуть его до самой болезненной сердцевины, то и гнев его становится подобным Господнему гневу — неудержимым и всесокрушающим, способным валить вавилоны, испепелять содомы и гоморры, в прах обращать соломоновы храмы и римские капи-толии.
Не видя вокруг себя ничего иного, кроме нерусей, коих следовало обращать в мертвецов, Миша одним ударом надвое разломил сходню, по которой со шнеки пытались выбежать на берег свейские воины, он опрокинул их в реку и сам, войдя по пояс в Неву, сокрушал латинов, и они тонули один за другим, окрашивая во-ДУ бурными потоками молодой и кипящей крови. А он шел дальше, входил в реку по самые плечи и молотил коршуном борт шнеки, выклевывая в ней пробоину. Наконец, сделав изрядную дыру, он, по самый подбородок стоя в воде, сильными ручищами оттолкнул шнеку подальше от берега. Двинулся свейский корабль, отплыл почти на самую середину Невы и стал крениться, глотая пробоиной воду, тонуть кормой, вознося все выше и выше горделивый нос свой, покуда не опрокинулся навзничь и не скрылся из вида.
Но Миша уже, мокрый и злой, снова стоял на берегу и бил своим страшным молотом объятых ужасом пришельцев. Быстро продвигался он, пробивая широкую дорогу сквозь ряды смело и отчаянно дерущихся, но. бессильных супротив него свеев. Жар его души и тела был столь велик, что на нем быстро высыхали одежды, немного времени прошло, а он уже был сух, будто и не был в реке. Лик его, забрызганный вражьей кровью, пламенел, подобный языческому божеству.
— Гляньте! Валится! — раздался крик Ратислава, и тут все увидели падение главной ставки Биргера.
— Слава! — воскликнул Миша, вздымая в небо свой молот.
— За Землю Русьскую! — возгласил Кондрат Грозный, оказавшийся в тот миг поблизости. — За правду Новгородскую!
— Годендаг, биргеры! — развеселился Миша, преследуя отступающих свеев и вместе с ними взбегая по сходне на следующую стоящую у берега шнеку. Он сбил в воду одного, размозжив ему голову коршуном, другого просто свалил локтем, третьему расхряпал
клювом молота хребет. Дротики и топорики застучали дождем по его щиту, он с хохотом впрыгнул на край шнеки и разом сшиб в реку ударом молота еще двоих. — Фортмер86 , морды нерусские! — задорно кричал он, выуживая из памяти весь небогатый набор знакомых ему немецких слов. — Бреке эне штуке87 ! Эх ты, падаль!
Следом за ним на шнеку по сходне вбежало еще с десяток наших, включая Кондрата. Сломленные свей уже бессильны были оказывать какое-либо сопротивление, бросали оружие, умоляя о пощаде, но Миша и Кондрат рассвирепели до того, что не имели жалости в сердцах своих, продолжая нести смерть. Залитая кровью, заваленная только свейскими трупами шнека перешла в русские руки. Сорвав с кормы желтое королевское знамя, Кондрат Грозный снял с себя нарядное красное корзно и вывесил его вместо знамени.
— Ведите шнеку в сторону Невского езера! — велел Миша нескольким своим людям и поспешил, уводя Кондрата и остальных обратно на берег.
И снова он врывался во вражеский строй, расшвыривая во все стороны убитых и тяжко раненных свеев и мурман, готландцев и суоми, не разбирая, кто есть кто, люди пред ним или нелюди, зная только, что если не мы — их, то они — нас. Иного закона тут не заготовили.
И они пробились к третьей шнеке, и точно так же завоевали ее, взбежав на борт по мосткам на спинах отступающего врага, перебили всех, кто оказался на судне, побросали их тела в реку, а сам корабль отправили следом за предыдущим — в Нево озеро.
Видев такое, сидящие на четвертой шнеке хмурые мурмане предусмотрительно сбросили сходню, не дав ни своим ни чужим взойти на корабль. А сбросив мостки, развернули парус, налегли на весла и устремились прочь, туда, откуда приплыли.
— Ах вы иуды! — погрозил им вослед кулаком новгородец Миша и без передышки двинулся дальше: — Фортмер, проклятые, фортмер! С добрым утром, псы блуживые! Бринген хунден, вышло вам в дышло!
Они захватили еще одну шнеку, но сидящие на ней свей проявили доблесть — подожгли собственное судно и продолжали сражаться в огне, некоторые из них попрыгали в реку, но человек пять остались в пламени и сгорели.
— Эх, молодцы гады! — восхитился Миша, впервые за все утро хорошо подумав о враге. — На том свете помиримся!
Зато следующая шнека, по примеру мурманской, тоже убрав мостки с берега, не дав ни своим ни русичам пути на борт, устремилась на другой берег реки, где стояли запасные войска захватчиков.
— Ах вы берлюдники88 дьявольские! — негодовал Миша, продолжая со своей пехотою двигаться дальше по берегу Невы, от одной причаленной шнеки к другой, и за все время ни единой хоть сколько-нибудь ощутимой раны не появилось на нем, так только — мелкие синяки и царапины. И далеко впереди распространялся уже ропот о нем, слава о его непобедимой силище бежала прежде Миши Дюжего передовым отрядом. Аки лев, он чуткими ноздрями слышал запах этой своей славы, видел, как бледнели лица свеев,
вступающих с ним в бой.
Восемь шнек прошел он со своими пешцами, три шнеки пустив в сторону Невского озера, три были потоплены, две сбежали.
Вдруг — словно стена встала перед Мишиной пехотой. Окрепли ряды свеев, свирепее стали биться. Как бывает, когда копаешь землю да вдруг наткнешься на скопление камней и не можешь ни обойти, ни расковырять, ни раздолбить, в точности так же застряли вдруг пешцы новгородские и ладожские, мучительно стараясь не отступать ни на шаг, но все же вынуждены были и шаг, и два, и три, и пять сделать назад, ибо спереди сильно стало давить.
— Видать, где-то тут заводилы ихние! — догадался Глеб Шестько о том, о чем уже и без него все догадались.
— Тем паче нам навалиться следует! — крикнул Кондрат Грозный. — А ну, братцы, не пожалеем живота своего Руси ради!
И еще тяжелее расшевелилась, разгорелась битва. Одним только шажком назад обозначились пешцы, и снова — вперед трудным кровавым шагом, вперед, только вперед!
— Фортмер, безбожные, фортмер! — ревел Миша, продолжая работать своим коршуном. — На том, на том свете мириться будем, никак не раньше! Брекен-крекены!.. Получите! Получите, гостюшки! Угощайтесь чем Бог послал!..