Невыносимая невеста, или Любимая студентка ректора
Шрифт:
— Муачо, я от страха чуть не поседела! — возмутилась Лера. — Разве можно тёмным вечером в лесу со спины подкрадываться?
Муачо виновато сложил брови.
— Ты меня извинять. Я не хотеть. Я сам пугаться, когда кусты шевелиться. Я думать там голодный хищник, а там ты.
Лера решила в ответ не уточнять, за кого она приняла Муачо. Зато задала вопрос, который крутился на языке.
— А ты что тут делаешь?
Можно было бы подумать, что он собирает хворост для костра, но слишком уж странными были ветки в его руках. Ответ напрочь сбил с панталыку.
— Я искать
У Леры глаза на лоб полезли. Какую ещё колыбель? Вы когда-нибудь встречали ночью в лесу шоколадного парня (холостого, между прочим), который собрался плести колыбель? Может, Муачо значение слова путает?
— Вообще-то, колыбель — это подвесная кроватка для младенца, — пояснила она
— Так? — он широко улыбнулся, обнажив ровный ряд белоснежных зубов, и сделал жест, будто раскачивает люльку.
— Так, — кивнула Валерия, всё больше недоумевая.
— Я уметь делать колыбель. Она радоваться, когда увидеть.
— Кто она?
Лере подумалось, что Муачо имеет в виду Бланку. В последнее время их можно было иногда видеть вместе, что объясняло бы его желание сделать ей подарок. Хотя зачем отличнице колыбель? Впрочем, ломать голову над этим вопросом долго не пришлось. Потому что Муачо озвучил другое имя.
— Моника.
Вот тут Лера совсем перестала что-либо понимать.
— Ты делаешь колыбель для Моники?
— Не для Моники, — замотал головой Муачо, — для её дитя. В моём мире есть традиция: кто первый узнать, что будет дитя, тот делать колыбель. Тогда и мама, и дитя — никаких бед.
— Но с чего ты взял, что Моника беременна? — у Леры волосы на затылке дыбом встали. — Она тебе сказала?
— Нет, она не говорить. Она наверно даже сама пока не знать. Но я чувствовать. Мой дар — ощущать родственные связи, общую кровь. Нити… я их вижу. Есть Моника, есть дитя, и между ними связь — родство.
Лера не знала, что и думать.
— А как давно ты эту нить увидел?
— Мой дар стать сильнее тут. И я увидеть.
Голова работала усиленно, пытаясь свести воедино, всё что сказал Муачо. Здесь, в аномальной магической зоне, усилился его дар чувствовать родственные связи, и он учувствовал, что у Моники есть связь с ребёнком, то есть она беременна. Чёрт! Неужели, правда? Но когда она успела? И главное, с кем? С Анджеем, что ли, в том репье? Ерунда какая-то.
— А ты не можешь ошибаться?
Рано Монике ещё мамой становиться. Катастрофически рано!
— Я не ошибаться. Я чувствовать, — с нотками гордости заявил Муачо.
Чувствовать он. Просто ходячий тест на беременность.
— Надо бы твой дар проверить на тех, про кого мы точно знаем, что они родственники. Ты видишь связь между Тоцкими? Они же братья.
— Я видеть. Нить крепкая. Нить-канат.
— А отходящую от меня родственную нить видишь?
Муачо приложил руку к своему лбу, напрягся, взгляд замер.
— Сложно. Она есть, и её нет. Я не понимать.
— Вот видишь, что-то с твоим даром пока не то. Ещё не до конца развился. Так не бывает, чтобы родственная связь то была, то исчезала. Люди уж или родственники, или нет. Мы со Златой сёстры по отцу. Нить
Логическая атака Леры возымела действие. Муачо выглядел озадаченным.
— Давай так, — предложила она ему. — Ты с колыбелью пока повремени. Представь, как Моника на твой подарок отреагирует, если ты ошибся? Надо сначала с ней поговорить, всё выяснить, а там видно будет. Хорошо?
— Хорошо. Муачо делать колыбель, но Муачо ждать.
К высокой старой башне на окраине столицы подъехал крытый экипаж. Из него вышла стройная ухоженная дама в красном плаще и красной шляпке. Её туфли по последней моде покрывал чёрный лак, но подошва и каблуки всё равно были красными. Слишком много красного, но оно ей шло. Подчёркивало необыкновенную красоту, придавая лёгкий оттенок порочности. Она относилась к тому типу женщин, рядом с которыми мужчины теряют головы. Не важно простой ли он клерк или король, юн или стар, женат или холост. В её обществе они забывают обо всём. У неё и имя было под стать — Лайлита. С древне-систольского оно переводилось как соблазн.
Она вошла в башню и начала неспешно подниматься по винтовой лестнице. Ступени натужно поскрипывали. Некрашеные деревянные поручни грозили испортить красное кружево лёгких перчаток. Ничего не изменилось. Когда-то она здесь уже бывала. Давно. Больше двадцати лет назад. Тогда башня встречала её так же недружелюбно.
Она вошла без стука в тёмную комнату, где её уже ждали. Корнелия, хозяйка башни, даже не подняла на гостью взгляд. Всё её внимание было сосредоточено на вязании. Она плела дивное кружево из красных шёлковых нитей.
— Садись, — велела Корнелия гостье, кивком указав на жёсткий высокий деревянный стул.
Вообще-то, в её комнате имелось и кресло. Мягкое и с виду удобное. Но Корнелия почему-то не посчитала нужным предлагать его посетительнице.
Лайлита села. О, как она это сделала! Глядя на её изящные движения можно было бы смело причислить опускание на стул к отдельному виду искусства. При этом столько было в её манерах королевского, будто она делает хозяйке одолжение.
— Зачем пожаловала? — спросила Корнелия, продолжая работать спицами.
— Помоги мне найти его.
Лайлита не назвала имени. Она его не знала. Но Корнелия и так догадается, что речь о том, с кем она однажды уже сводила свою клиентку. Лайлите нужен был сильный маг с мощной взрывной энергетикой. В её мире не нашлось подходящего, но зато Корнелия помогла отыскать его в этом. Лайлите суждено было провести с ним ночь на лайнере и на утро испариться.
— Зачем он тебе? — ведунья качнула головой. — Надоел король?
Лайлита проглотила её сарказм. Да, последние несколько лет она в своём мире скрашивала жизнь короля-вдовца. Богатство, роскошь, любые удовольствия. Но знал ли хоть кто-нибудь, что творилось с её сердцем все эти годы? Кого вспоминала во сне и наяву.