Невыносимое одиночество
Шрифт:
Прожить с ней всю жизнь?
Но он не мог пойти на попятную. Микаел не был способен обидеть кого-то. Она явно не желает этого, он же выполняет волю приемных родителей.
У Анетты были сходные мысли. Чего он хочет? Об этом он не говорит. Он не проявляет особого рвения. Но если уж ей предстоит выбор, она легко сделает это. Ее трясло при одной мысли о ее французском опекуне. Свисающий до колен живот, многочисленные подбородки, лысина под париком, гнилостное дыханье. В нем не было ничего симпатичного! Черные, навыкате, глаза, преследующие всех молоденьких
Впрочем, она не думала, что он по-прежнему богат, она слыхала, что он промотал фамильную собственность, поэтому теперь и охотится за ней…
Микаел?.. Она пыталась мыслить ясно, пыталась отвлечься от всего того ужасного, что кроется у него под одеждой… Конечно, он был не столь состоятелен, как она, далеко не так знатен. Его мать, графиня Брейберг, была из очень знатного рода, но отец его не был дворянином. Так что для Анетты это было: скачком вниз.
Что сказала бы на это ее любимая матушка? Та, что считала смертным грехом недворянское происхождение.
И все же у нее была маленькая, слабая надежда. Микаел был добрым, она это знала. Немного простоват и явно не увлечен ею. До сегодняшнего дня он не казался ей опасным. И вот теперь он просит ее руки!
Анетта была в полном замешательстве.
Она повернулась к Марке Кристине. Голосом, которому надлежало быть надменным, но который прозвучал как всхлип перед плачем, она сказала:
— Является ли господин Микаел истинно верующим?
— Разумеется, — торопливо ответила графиня, считая, что понятие «истинной веры» весьма относительно.
Ее ответ подействовал успокаивающе на Анетту, и она импульсивно пробормотала на своем франко-шведском языке:
— О, я надеюсь, вы делаете это не из жалости и сострадания? Этого я бы не вынесла!
На миг потеряв самообладание, супруги умоляюще взглянули на Микаела.
Микаел вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
— Нет, нет, разумеется, нет! Я давно уже хочу этого!
О, ложь, откуда она взялась? Теперь он пленник. Навсегда.
Габриэл Оксенштерн глубокомысленно заметил:
— Но как же нам поступить с опекуном? Эту проблему мы еще не решили.
— Он приедет только за тем, чтобы объявить брак незаконным, — добавила Марка Кристина. — Нам нужно хорошенько подумать, всем вместе.
— Да. Во всяком случае, вы получите наше благословение, дети. Анетта, в знак согласия дай свою руку Микаелу. И ты, Микаел, возьми ее за руку.
Перепуганная, словно дикий зверек, Анетта протянула Микаелу свою маленькую ладонь, осторожно коснулась его руки, вздрогнула, почувствовав опасное мужское тепло, но обуздала свои чувства.
— По воле Божьей, — прошептала она.
После некоторого колебания, не замеченного никем, он взял ее ладонь в свою. Договор был заключен.
Марка Кристина поцеловала обоих в щеки.
— Благословляю вас, дети! А теперь… Думайте! Думайте изо всех сил! Мы должны найти выход!
И выход был найден быстрее, чем можно было ожидать.
В тот
Замок был совершенно пуст.
Пройдя через призрачно-пустынный Зал рыцарей, он спустился по винтовой лестнице в кухонное помещение. В руках у Микаела был фонарь, хотя он и так хорошо знал замок. Слабый свет пробивался сквозь маленькие отверстия.
Внезапно он остановился, услышав какое-то бор-мотанье.
Откуда доносились голоса? Насколько ему было известно, в замке никого не было.
Он остановился на лестнице, ведущей в подвальный этаж. Там находилось несколько комнат, которыми пользовались редко, оставляя их на тот случай, когда в замке бывало слишком много гостей и приходилось искать дополнительные помещения. Эти комнаты, не слишком уютные, служили резервом.
Одна из дверей внизу приоткрылась, голоса стали яснее. Микаел неслышно пробрался в проход и притаился между гардеробом и открытой дверью. Он сделал это инстинктивно. От кого ему было прятаться? Но, возможно, это они прятались?
Да, так оно и было! Их голоса звучали приглушенно и таинственно.
Кто-то поднялся по лестнице. Микаел не видел, кто это был, но слышал все, что было сказано. И от того, что он услышал, у него волосы встали дыбом.
Это было заключительное распоряжение заговорщиков. И заговор был направлен против герцога Карла Густава, кузена королевы. Микаел стоял, окаменев от страха, и слушал с таким напряжением, что уши у него горели. Он не узнавал эти голоса, улавливая лишь то, что они принадлежат аристократам. Но он узнал главное: время и место нападения на герцога.
Потом они остановились, обменялись таинственными фразами и разошлись.
Их было трое. Микаел слышал их удаляющиеся шаги: один из них направился во внутренние покои замка, двое других — к главному входу.
Кто оставался теперь в замке? Он этого не знал. Придворные приезжали и уезжали, останавливались на день-два и отправлялись домой. Конечно, здесь была Анетта со своей горничной, но теперь обе они спали. Сам Микаел остался в замке лишь потому, что королевский егерь Оксенштерн пожелал, чтобы он составил компанию Марке Кристине.
Когда все затихло, он спустился вниз, чтобы исполнить данное ему поручение, после чего поспешно и бесшумно вернулся к своей приемной матери.
Название «приемная мать» к ней совершенно не подходило. Марке Кристине было всего двадцать семь лет, и она скорее годилась ему в сестры, чем в матери. Королевскому егерю было тридцать три, так что Микаел, в сущности, никогда и не относился к ним, как к родителям. Но никто так не заботился о нем, как они. Он не допускал даже мысли о том, чтобы перечить им, хотя предстоящая женитьбы на Анетте де Сент-Коломб уже оставила в его душе глубокую рану.