Нейро-панк
Шрифт:
– Или просто экономишь, а?
– Отстань от Соломона, бездельник, - буркнул Маркес, поправляя галстук, - Есть люди, которые не собираются пичкать себя модулями без всякой нужды. По-моему, он отлично выглядит со своим неполным полтинником.
Крошка Лью отступил на шаг и прищурился, разглядывая Соломона.
– Ну конечно. Так сказать мог только тот, кто ни черта не понимает в социально-психологических аспектах. Нет, я не хочу сказать, что Соломон выглядит плохо, но… Нет, взгляните на него. Уставший взгляд. Поджатые губы. Эта мрачная ироничность, которая считалась модной чертой характера где-то во времена моего деда… Эта манера смотреть на собеседника
– Я к ней привык, - сказал Соломон немного грубовато, - Иди к черту, Лью.
Крошка Лью не обиделся, он замахал руками, ухмыльнулся, затянулся из трубки, хмыкнул. В общем, сделал весь тот комплекс действий, который позволителен для человека, даром теряющего время.
– В этом наш Соломон, - провозгласил он, совершая очередной бесполезный жест, - Консерватор и ретроград, и мы его именно таким любим. Не кривись ты, краб сердитый, любим! К слову, когда-то давным-давно модель «Бейли» была очень популярна, причем именно среди нашего брата, среди детективов Транс-Пола. Как там писали в каталоге… Природная подозрительность, дотошность, ответственность, въедливость…
– …напускная холодная усталость, и в то же время – спрятанное под ее слоем желание быть счастливым, - процитировал Маркес, устало улыбнувшись, - Я эти чертовы каталоги на память помню. Да, наш Соломон – типичный «Бейли». И это ему идет.
– Я не говорю, что не идет, - снова заговорил Крошка Лью, - Но нельзя ведь всю жизнь таскать одну личину, как черепаха таскает панцирь… Нейро-психологи давно уже установили, что незыблемость личных качеств плохо сказывается на нервной системе. Нельзя же вечно ездить по наезженным рельсам, старик, понимаешь? Рано или поздно они трескаются от постоянно нагрузки. Смени стиль, возьми что-то новое, отдохни от этого своего зануды «Бейли»! Вот я, например, - Крошка Лью выставил вперед живот, - Заметь, какая тонкая, многогранная, интересная работа. На первый взгляд, я всего лишь банальный балагур, пошляк и бездельник.
– Да, - сказал Соломон, улыбнувшись, - Похож. Клоун, сплетник, скандалист и никчемный остряк. Ты явно не напрасно отдал деньги.
Отчаянно захотелось выйти из курилки, от табачного дыма даже под языком загорчило.
– Вот! Но, прими во внимание, я использую базовую нейро-модель «Пан». Прошлого года, между прочим. Ты даже не представляешь, как тонко и интересно устроена ее суть. Я не просто шучу, я фиглярствую, находя удовольствие не в шутке, как таковой, а в возможности проявить насмешку над самим чувством юмора. Очень интересно и упоительно. Я чувствую себя многослойным, сложным и уникальным явлением природы. Разве раньше я мог почувствовать что-то подобное?
– Нет, - уверенно сказал Маркес, - Раньше ты использовал модель «Атос» - и был самовлюбленным флегматиком, алкоголиком и повесой.
– Верно, - легко согласился Крошка Лью, - В тот период жизни у меня были другие вкусы. В какой-то момент мне нужна была перемена. Ну так и Соломону не пристало нагонять на всех уныние своим безнадежно устаревшим «Бейли»! Слушай, - он ловко ткнул Соломона локтем, оказавшимся неожиданно острым, - Дать тебе каталог? У меня есть свежий, этого месяца. И слушай, если надо одолжить или там…
– Может, завтра гляну. Или послезавтра… - напрасный и бесполезный разговор грозил затянуть в пучину табачного дыма, оставить вечно болтаться подобно другим строгим костюмам, поэтому Соломон быстро спросил, - Бароссу не видели?
– Еще как видели, - сказал Коротышка Лью, - У себя в кабинете.
– О, ну спасибо. Бывайте.
Соломон решительно выбрался из курилки, где вновь кипел спор, уже на какую-то новую тему, и проворно поднялся на два этажа вверх, где располагался кабинет детектива Бароссы. К концу подъема его уже мучила одышка, но он сэкономил пару минут на ожидании лифта. А сэкономленная минута никогда не бывает лишней.
Подгоняемые ударами сердца, злые мысли трещали в голове как непотушенные угли забытого костра.
«Бейли», значит, уже устарел? Ах вы, кабинетные крысы, кривые вы галстуки… Ладно, может его модель и не писк сезона, не открытие известного нейро-модельера, не признанный эталон вкуса, но эта модель – часть его самого, и часть, ставшая достаточно привычной, чтоб судить о ней, как о костюме, который можно снять в любой момент. «Бейли»… Пожалуй, он нравился Соломону именно потому, что был старомоден, даже подчеркнуто консервативен. Какая-то особенная аура вещей прошлых эпох, добротных, тяжелых и как-то по-особенному неуклюжих. Именно «Бейли» помогал ему любоваться сквозь окно холодным серым дождем Фуджитсу. «Бейли» давал ему возможность улыбаться тяжелой, немного несимметричной и усталой улыбкой, которую так не любила Анна, но к которой он так привык. «Бейли» позволял ему благодушно ворчать, устроившись с газетой после сытного ужина.
«Это я сам, - напомнил себе Соломон, мучаясь одышкой, но упрямо не сбавляя темпа, - «Бейли» - это не фальшивая маска, которую я ношу подобно Лью или прочим, страдающим от внутренней пустоты и одиночества, «Бейли» - это просто механизация моих же чувств, невидимый аппарат, позволяющий избегать дополнительных соблазнов, этакая внешняя толстая…»
Дверь кабинета Бароссы была открыта, так что Соломон вошел без стука, сдерживая рвущееся из груди дыхание. Внутри было просторно, чисто, пахло мятными леденцами и, почему-то, старыми коврами, хотя ковров здесь никогда не было, только благородное лакированное дерево, сталь и пластик.
– Баросса!
– Чего кричишь? Заходи, Соломон. Ты что, поставил себе нейро-модуль астматика?.. Ах, поднимался быстро… Заходи, говорю.
Баросса стоял у окна, заложив руки за спину, и разглядывал что-то на улице. Соломон встал по левую руку от него и тоже посмотрел за стекло, но ничего толком не увидел.
Улицы Фуджитсу, прямые и знакомые, смотреть на них не интереснее, чем разглядывать какие-нибудь безымянные кости в медицинском атласе. По улицам двигались автомобили. Не мчались, как в телевизионной рекламе, а тянулись один за другим унылой серо-сине-зеленой вереницей. Грязный туман, поднявшийся к обеду, не смог поглотить их – и теперь они, выныривая в просветах и вновь пропадая, казались какими-то странными механизмами, которые сам город извергает из асфальта, его внутренними шестеренками, чью работу невозможно понять или настроить.
– Видишь? – Баросса указал на что-то внизу пальцем с аккуратным и красивым ногтем, - На углу? Уже в третий раз.
Соломон присмотрелся, и сам заметил. На углу, возле самого участка Транс-Пола, крутилась одинокая фигура в плаще, а над ней трепетали грязно-белые крылья. Нет, понял он, не крылья, а крошечный транспарант.
– Вижу. Пикетчик какой-то. Но что написано, не разберу.
– Там написано – «Гетеросексуалы не хуже гомосексуалов», - устало сказал Баросса, - Представляешь? В третий раз. Этот парень определенно напрашивается. Знаешь, я ведь достаточно либерален, но всему должен быть предел. Если он…