Незабудка
Шрифт:
После часа дня солнышко основательно прогрело воздух и они, обходя подтаявшие сугробы, долго бродили по лесу. Любовались на маленькие, храбрые цветы, гордо растущие посреди снега и льда. Время от времени попадались синие пролески, разбавляющие бело-серый фон.
– Нарвёшь букетик? – поинтересовался дед. Он стоял у березы и задумчиво трогал рукой гладкую кору дерева.
– Нет. Жалко. Пусть растут. Они останутся у меня в памяти. – Таня подняла голову к небу. – Оно все ещё бесцветное – земля сейчас красивей. – Перевела взгляд
– Я проглотил. Не волнуйся, сейчас отпустит, – успокоил её Иван Данилович. – И не переживай ты так: каждому отмерено своё время. Принимай всё как должное. Смерти нет! Умирает только оболочка. Душа вечна. Я точно знаю. – Он улыбнулся внучке. – Хочу кое-что рассказать тебе. Может, тогда меньше пугаться будешь. – Дед присел на сухой, упавший ствол дерева. – Я уезжал на службу в Афганистан. Настя не находила себе места от беспокойства. Присели на дорожку. Она говорит:
– Давай пообещаем друг другу, что тот, кто умрёт первым, подаст знак. Утешение с того света.
– И какой же? – спрашиваю. Она подумала и сказала:
– Если умру зимой, то прилечу голубой летней бабочкой. Если летом, упаду снежинкой. А ты такой большой можешь появиться мне днём огромной ночной бабочкой. Я не перепутаю.
– И что дальше? – спросила внучка, ушедшего в воспоминания деда.
– В конце января лежал снег. Я сидел в мастерской. На душе было особенно тоскливо. Вдруг что-то сине-голубое мелькнуло перед глазами. Присмотрелся: бабочка, красивая, бирюзового цвета бабочка, порхала перед моим лицом. Все-таки Настя сдержала своё слово – передала мне весточку.
– Куда потом она делась? – От рассказа у Тани побежали мурашки по коже. Повеяло ледяным ветром.
– Пока я рассматривал бабочку, она растворилась в воздухе. Ну что, идем домой, мне уже стало лучше.
Таня сжала белые лепестки алычи в ладони, безжалостно комкая их. Закрыла глаза. Слёзы ручейками потекли по щекам. Глубоко вздохнув несколько раз, вытерла мокрое лицо ладонями и открыла глаза. Прямо перед ней порхала устрашающего вида большая, мохнатая, коричнево-чёрная ночная бабочка с пятнами-глазами на крыльях, а рядом с ней весело кружилась другая сине-голубая, похожая на кусочек неба.
Не доверяя своим глазам, она долго смотрела на них. Ярко светило весеннее солнце. Стоял день. Ночная бабочка в марте месяце кружила в замысловатом танце на пару с дневной подругой. В душе у Тани медленно таяла глыба льда, мешающая свободно дышать.
– Спасибо, дедушка, – прошептала она, наблюдая, как бабочки тают в воздухе.
Потом, вернувшись домой, по памяти нашла в энциклопедии похожих бабочек. Синяя окажется – Голубянкой милой15, а чёрная ночная – Грушевой Павлиноглазкой,16 самой крупной бабочкой России.
На следующий день она проснулась тихая, серьёзная, словно переродилась. Больше не плакала, сидела у гроба, не обращая ни на кого внимания. Таня прощалась со своим ушедшим другом.
На кладбище Таня долго стояла у двух могил с красивыми металлическими табличками. Потом положила на каждую веточку цветущей алычи.
Кто-то прикоснулся к её плечу. Послышался взволнованный голос Юры:
– Пойдём. Антон Сергеевич попросил привести тебя с кладбища домой. Все уже ушли.
Она обернулась. Подняла на него абсолютно сухие, печальные глаза:
– Я уже попрощалась. Идём. – Последний раз взглянула на могилы деда, бабушки и пошла к выходу.
После поминок Таня упаковала вещи, сумки вынесла на крыльцо. Вернувшись в дом, медленно обошла комнату за комнатой, останавливаясь у фотографий деда и бабушки. С улицы доносился стук молотка, отец заколачивал досками окна. Этот звук, отдаваясь в душе острой болью, показался Тане особенно жутким.
В бессильно море слов не утопить страданий 17
Не вырваться душе из траурных одежд.
Холодные огни несбывшихся желаний,
Сжигают островки угаснувших надежд.
Угасли миражи оазисов в пустыне,
На выжженной земле цветам не прорасти.
Аккордами беды звучат во мне отныне
Последнее «прощай», последнее «прости».
«Поэт, написавший эти строки, явно многое пережил, раз так точно передал состояние безысходности и боли», – подумала Таня и удивилась тому, что оказалась способна вспомнить стихи. Стоя на пороге, она в последний раз оглядела кухню и решительно закрыла дверь. Дом заперли на ключ. Таня обвела глазами сад, двор с зазеленевшей молодой травой. Подняла голову, сглатывая комок слёз. Антон Сергеевич не торопил, пусть прощается со всем, ставшим ей родным, близким.
Они шагали по улице. Старушки также здоровались, кивая головами, как в день их приезда, почти пять месяцев назад. Отец нёс большую сумку. У неё был пакет с чеканками деда и шкатулка с орденами и медалями. Маленькую сумку она несла в другой руке. За селом их догнал Юра. Взял у неё тяжелый пакет.
– Ты теперь домой? – Спокойствие давалось ему с трудом. Голос звучал хрипло.
– Да. – Ей не хотелось причинять ему боль. Но получалось, что она невольно нанесла ему самую глубокую рану.
– Приедешь сюда, когда-нибудь? – голос Дорохова дрогнул.
– Обязательно. Проведать дедушку.
«Так тяжело с ним прощаться. Юра успел стать близким другом», – вздохнула Таня.
– Я тут… письмо тебе написал. Возьми, потом прочтёшь. – Он протянул свёрнутый вчетверо листок бумаги.
На перроне когда подошёл поезд, Юра хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями. Смотрел на Таню потемневшими от отчаяния глазами. Она спокойно, как будто в эту секунду стала старше, не стесняясь отца, подошла к нему.