Незабудки
Шрифт:
И попрекал всех: сначала ее, потом меня, наконец даже мою ничтожную сестру – своей «образованностью».
Хотя я не сомневаюсь, что образования у отца не было; он просто научился исполнять несложные обязанности, чем и занимался из года в год.
Но в общем, пока отец служил на таможне, он мало отравлял мне жизнь.
Он, конечно, срывал накопившийся за день гнев на безответной маме, потом на мне. Но в целом был занят делом и нас не доканывал.
Настоящий ад начался, когда он вышел на пенсию.
Оставшись
Пьянствовал он ежедневно и постоянно.
Я не вникал в денежные дела моей семьи: меня интересовали более высокие материи – но уверен, что он пропивал практически всю свою пенсию.
Хотя, возможно, у нас в семье имелись какие-то сбережения: ведь едва отец закончил работать, мы начали переезжать.
Ему не сиделось на месте. Так же, как в стремлении от одного неудачного брака к следующему, отец менял города. Словно надеясь, что в новом жизнь начнется по-новому. Счастливо и безмятежно.
В общем, не знаю, как обстояли дела в нашей семье.
Но на моей памяти остались постоянные скандалы из-за денег, которыми отец доводил до слез безответную маму…
8
Мама…
Одно воспоминание о ней – детское, первое, сохранившееся смутным пятном – хранит что-то светлое и белое.
Мягкое, словно единственное облачко, плывущее по чистому небу.
В самом деле тихая и кроткая, она имела огромные голубые глаза.
Как незабудки, которые любила больше всех цветов.
Такие же большие, прозрачные голубые глаза передались и мне. Хотя по сути мужчине шли бы карие.
Мамин облик удивительным образом соответствовал ее имени.
Ее звали Клара – что означает «Чистая». То есть просветленная и лишенная погрешностей.
Мне трудно судить, красива ли была моя мама: сын не имеет таких прав.
Но для меня она осталась самой красивой и самой лучшей из существующих на земле женщин.
Не скрою, что становясь старше, я засматривался на девочек.
Но ни одна из них не казалась мне достойной.
Возможно, я был просто обречен любить всю жизнь лишь одну женщину – мою маму.
Потому что даже сейчас, в восемнадцать лет, когда у сверстников каждый месяц сменяются романы и романчики, я оставался равнодушным к представительницам противоположного пола.
Я испытывал желание и томление плоти. Не скрою, ведь это вполне естественно для моего возраста.
Но чувства влюбленности не возникало еще ни разу.
И мне кажется, не возникнет никогда.
Даже если я захочу какую-то из женщин настолько, что женюсь на ней официальным браком, заведу детей и все такое прочее.
Любви в своей жизни
Потому что я любил одну лишь маму.
Глаза ее перешли ко мне. Пожалуй, это единственная мамина черта, которая во мне отразилась.
Все остальное досталось от отца. Или от его предков.
К сожалению…
Основным занятием мамы, кроме хлопот по дому, было угождать отцу. Она постоянно чувствовала вину перед ним. Вину абсолютно за все – возможно, даже за то, что была моложе и ей предстояло прожить дольше, чем он.
Хотя вышло так, что пережила отца она всего на несколько лет.
Думаю, что он доконал ее своей постоянной руганью, пьянством и недовольством.
И атмосферой несчастливой семьи, которая охватывала всякого, кто входил в наш дом.
9
Едва я подрос, как перманентный гнев отца переместился на мою персону.
Отец возненавидел меня с самого рождения.
Что противоестественно для мужчины по отношению к сыну.
Но я вышел иной породы, нежели он.
И, будучи наверняка неглупым человеком, отец осознал это прежде, чем я начал говорить.
Во всяком случае, память об отце ассоциируется у меня с ремнем, которым он порол меня, сколько я себя осознаю.
Порол абсолютно за все.
И за дело – вроде разбитой чашки или чего-нибудь пролитого.
И просто так, срывая злобу на жизнь.
Кичась перед нами «образованностью», отец, вероятно, все же понимал свою недостаточность.
И, желая самоутвердиться, намеревался сделать из меня свое подобие.
Только более качественное.
Отец хотел, чтобы я тоже стал служащим. Но не простым, как он – а обязательно начальником над другими.
Честно говоря, я даже не вникал, кем именно хотел видеть меня отец. Помню лишь одно: он настаивал, чтобы я получил образование. В общем неважно какое. С его точки зрения, любое образование так или иначе позволяло выбиться в начальники и возвыситься над людьми.
Наверное, с взрослой точки зрения он был прав. Образование давало некоторую ступень, с которой уже не спихнуть вниз. Она автоматически означала определенный до самой смерти уровень жизни.
А я не хотел учиться для того, чтобы становиться начальником над кем-то.
Я вообще не собирался служить. С моими талантами это оказалось бы такой же непозволительной расточительностью, как оклеивать стены деньгами вместо обоев.
В моих намерениях было сделаться свободным художником.
Каким именно, я еще тогда точно не решил. Но услышал сочетание слов, и оно мне понравилось.
Отец приходил в ярость. И порол меня нещадно, надеясь, что выбьет из меня дурь и направит по своему пути.